— Твою ж акаду… — вытаращившись на покойника, проговорил Эш. — Как так-то?..

Он только теперь вдруг заметил, что у мертвеца не было пупка.

«Это тоже машина, Эш. Искусственное тело. Но сейчас ты видишь устаревшую модель. Более новые версии представляли собой точные биологические копии настоящих человеческих тел, с кровью, кишками и прочим. Только в черепной коробке кроме мозга или вместо него находились устройства, которые и определяли цели, задачи и личностные особенности каждой машины.»

— То есть эти люди — они…

«Они на самом деле не люди. Или, вернее, не совсем люди. В любом случае, такие тела создавались пачками. Обычно внутрь закладывалась какая-нибудь очень простая программа, или поведенческая модель. Так что у Аварры может быть сколько угодно тел. А если соединить их в сеть… Ну, то есть связать их… В общем, он может одновременно использовать даже несколько тел одновременно. При этом каждый из Аварр будет знать, что происходит со всеми остальными».

— Все это похоже на бред какой-то… На сон, — проговорил Эш.

Он вдруг поднялся и, приблизившись к ящикам, разбил еще одно стекло.

На пол с влажным звуком шлепнулась точная копия предыдущего трупа. И еще одна. И еще…

В ушах звенел звук разбитого стекла. Осколки брызгали в стороны, обжигая порой то щеку, то руку. Эш со злом ломал ящики, будто он высвобождал не эти искусственные мертвые тела, а самого себя.

В этот миг он ненавидел себя: за слабость, за нежелание и неспособность принимать правду. За страх перед неизвестностью. И он крушил этот страх, заставляя себя снова и снова видеть чудовищную реальность.

А потом вдруг из недр стеклянного ящика вывалилась женщина.

Она была немолода, худа, черты ее лица казались изможденными и заостренным, седоватые волосы, перепачканные в белой слизи, прилипли к тощей сморщенной груди.

— Вдовица… — выдохнул Эш. — Она… Она искусственная!

Перед его мысленным взором возникли две сестры, отдающие ему книгу. Потом — вдовица с болотистыми глазами, пронзительный крик которой всколыхнул его память. И хрупкая женщина во тьме под дождем с низким мужским голосом…

«Тайна двенадцати и одного»…

«Где твой дом, мальчик?»…

Стиснув голову руками, Эш проговорил:

— Он присматривал за мной их глазами. На самом деле он всегда был рядом. Даже не так! Он всегда был на шаг впереди.

Выдвинув ногой первый попавшийся стул, Эш устало присел на него. Упираясь локтями в широко расставленные колени, он смотрел на безжизненное лицо вдовицы.

Его сознание кипело.

Как он не силился, упорядочить обрывки собственных мыслей, эмоций и догадок Эшу не удавалось.

Слишком много всего на него свалилось в один миг.

В своем воображении он смутно, как в тумане, видел очертания описанного вороном города.

Привычные дома со ставнями, маленькими кружевными балконами и развевающимися простынями на заднем дворе медленно вытягивались все выше, по широким мостовым с грохотом мчали повозки без лошадей. Огромные ловчие строили еще один высокий дом, с легкостью переставляя гигантские каменные глыбы. Вдоль дорог с мечами в руках шли искусственные люди с одинаковыми белыми лицами. А в самом центре этого удивительного поселения до самых облаков возвышался огромный черный зиккурат, на вершине которого, вальяжно раскинувшись в мягком кресле, сидел Аварра. Он взирал на мир с высоты, и на тонких губах играла тень снисходительной улыбки, которую Эш так хорошо знал.

Картинка стала четкой, почти осязаемой.

А потом, ломая прежнюю стройность образов, перед мысленным взором Эша повсюду начали вырастать огромные зиккураты, ломая все остальное. Десятки, сотни зиккуратов, и на вершине каждого из них восседал свой Аварра.

Во времена Эридаша он сражался с людьми и почти потерпел поражение.

А теперь говорит, что хочет вернуть прежний мир, основанный на порядке и справедливости.

Единственный убил Бэл и может причинить вред Айе.

Но при этом уверяет, что готов защитить людей от диких духов. Вот только сначала Эш должен убить нынешних хранителей человечества от этой самой напасти — двенадцать акад.

И как это все понимать?

Аварра действительно хочет восстановить свое царство, или его настоящая цель — уничтожить старого врага?..

Эш тяжело вздохнул.

Стоэтажные дома, значит.

Почему-то этот образ задел его за живое, вонзился в сознание, как заноза.

Эш вспоминал жилища, в которых доживали свой век бывшие герои-стигматики — убогие покосившиеся лачуги. Вспоминал Черную повозку, набитую людьми с деревянными номерками на груди. И святилище, устроенное вокруг уцелевшего ловчего.

А тем временем под землей в Иркалле прячутся огромные холлы с железными червями и искусственные человеческие тела!

— Скажи мне, ворон… — проговорил Эш, носком ботинка трогая сверкающий своими гранями на свету осколок стекла. — А почему вообще началась Великая война? И кто ее начал?

«Насколько я знаю, войну развязали люди, восстав против Единственного.»

— А почему они восстали?..

«А разве раб не мечтает разрушить свои оковы?» — ответил вопросом на вопрос ворон.

Эш наклонился и поднял с пола осколок, который только что тронул ногой.

Он был похож на треногу. Какой стороной ни поверни, одна грань все равно острым углом торчала вверх.

— А было ли это рабством, ворон?.. У людей были большие дома, машины, искусственные тела для искусственных воинов. Порядок и справедливость… Не так уж и мало, как думаешь? Если сравнить с тем, как мы живем сейчас. Все эти наши круги, жертвоприношения, прикормленные жирные боровы под стенами, игрища дингиров, мертвые дети…

«Думаешь, при кабале Единственного не было мертвых детей?»

— Я этого не знаю, ворон. И ты — не знаешь, — резонно заметил Эш. — И потом… Ты сам сказал, что люди почти победили в той войне. Так ведь? И что они получили, избавившись от гнета идеального разума? М? Войну с духами, которая загнала нас в круги? Разделение людей на «мясо» и стигматиков? Не думаю, что они представляли свою победу именно так. И что-то внутри меня почти готово сказать, что нам бы сейчас совсем не помешали порядок и справедливость. Вот только… — Эш развернул стекло на ладони другой стороной. — … вот только я никогда не смогу забыть, с каким выражением лица он вытащил голову Бэл из мешка. Ее жизнь ничего не значила для него. Как и те люди, которых по его приказу перебили в имении во Внутреннем круге. Такие дела…

«Ну, ни справедливость, ни порядок не включают в себя милосердие», — с саркастической усмешкой в голосе сказал ворон.