Поборов искушение и не взглянув на фотографию, я сунула ее вкарман плаща – сейчас главным был Нимотси.

– Ну, – улыбнулся он, – похристосуемся, что ли, Мышь?По-нашему, по-порнографически?..

Он крепко поцеловал меня в губы – так неожиданно, что яответила на поцелуй. Губы у Нимотси оказались умелыми и такими же женственными,как и ненавязчивый запах пота, – Боже мой, я прожила рядом с ним семь лет идаже не знала этого. Сердце у меня упало.

– Надо же, не знал, что ты так хорошо целуешься. –Нимотси с трудом оторвался от меня.

– Я тоже…

– Поднаторею в технике и вернусь.

– Надеюсь. Надеюсь, что вернешься… Если не соблазнишьсякакой-нибудь развесистой греческой смаковницей.

– Я буду скучать по тебе.

– А я буду приветы тебе передавать. В каждом сценарии.Цепочка на щиколотке главной героини как фирменный знак, идет?

– Угу-угу… “Она ему приветы слала – на радость гомикамиз зала”.

– Из какого зала?

– Из зрительного.

– Лихо! Сам сочинил?

– Ну не Гомер же, в натуре!

– Иди. Тебе пора, – я легонько подтолкнула Нимотси,выскользнув из его пальто, – будет настроение – черкни пару строк.

– Я лучше кассету пришлю.

– Тогда не надо.

– Не боись – никаких обнаженных окороков, грудинок иголяжек. Сугубо на фоне Акрополя.

– Ну, если на фоне Акрополя – то можно, – разрешила я.

Нимотси закинул сумку на плечо и направился к таможенникам.Он не оглянулся, только поднял правую руку и помахал в воздухе кончикамипальцев.

– Какой фильм? – напоследок крикнул он.

– “Кабаре”! – тоже крикнула я. Нам обоим нравился этотдивный финал с прямой спиной Лайзы Минелли и се лихо накрашенными беспросветнозелеными ногтями и рукой, поднятой в последнем приветствии. – Счастливо тебе!..

…Я достала фотографию в стылом аэропортовском автобусе. Ну,конечно, это была именно она: середина пятого курса, я, Иван и Нимотси,сфотографированные оказавшейся под рукой Аленой Гончаровой: пьяные лица,трезвые глаза, время увлечения Томом Вейтсом и Реем Чарльзом – “Скатертьюдорога, Джо!”…

Я приехала домой с относительным миром в душе, педантичновымыла посуду, завалилась на диван и включила немецкое порно. Это было неплохимучебным пособием, но действовало на меня усыпляюще.

С утра меня ждала пишущая машинка, казавшаяся теперьперсонажем из фильма ужасов – я почти разучилась писать.

Но постепенно все вошло в свою колею. Привыкшая лишьдополнять других и, добросовестно обсасывая, доводить до совершенства чужиеидеи, я начала находить прелесть и в маркизе де Саде как потенциальномсоавторе. По поводу анатомии и физиологии я теперь была подкована на четыреноги, особой психологии и экзистенциальных рефлексий не требовалось – делостало за сюжетом.

"Кетчупу, кетчупу побольше”, – вспомнила я наставленияИвана и для начала завернула парочку банальных убийств на сексуальной почве,приплела к ним садо-мазохистскую секту, а позже – и ее главу, мимикрирующегопод скромного учителя экологии – модная тема.

Несколько раз звонил Александр Анатольевич, и, памятуя о“рэкетирской репе”, я разговаривала с ним более чем почтительно. Сценарий нишатко ни валко двигался к своему закономерному финалу, кровавой бане, торжествуизвращенной сексуальности – я всегда выполняла свою работу четко и добросовестно.

Где-то во второй трети он даже захватил меня, и я позволиласебе робкие фантазии, авторские отступления и вариации на тему. Теперь я сиделаза машинкой день и ночь, немытая и нечесаная, лишь иногда позволяя себевыходить на улицу за яблоками.

Яблоки всегда были одни и те же, сорт “джонатан”. Имиторговали прямо под окнами нашего дома приезжие испуганные хохлушки, которыхбезбожно гоняла милиция. Одна из хохлушек оказалась мариупольской, и послетого, как это выяснилось, я покупала яблоки только у нее.

Еще раз позвонил Александр Анатольевич.

Мы договорились встретиться на метро “Новокузнецкая”, вцентре зала. Я сказала ему, что буду стоять с опознавательной газетой“Спид-Инфо” в руках, и он одобрительно хмыкнул.

…Мы встретились.

Если Александр Анатольевич и был рэкетиром, то рэкетиромнестрашным, почти ручным: голова под строгий бобрик, отличный костюм и дорогоекашемировое пальто. В туфлях я не разбиралась. Александра Анатольевича немногопортили сломанные борцовские уши – но только немного.

Александр Анатольевич оказался немногословным – он забралмою папку и отдал свою. Процедил сквозь зубы что-то похожее на “я позвоню” иретировался.

Я решилась открыть папку только дома. В папке оказалсяконверт, а в конверте – две тысячи долларов. Все сотенными бумажками. Я впервыедержала их в руках.

Дрожа как осиновый лист, я тут же ломанулась в обменник наметро – доллары были настоящими, с ума сойти!

Теперь возникла новая проблема – что с ними делать. Тратитьденьги я совершенно не умела – ну не вещи же покупать, в самом деле!..

Я всегда стеснялась вещей, вещи же меня презирали. Я моглауживаться только со свитерами под горло и джинсами, уж этим плевать было на моювопиющую внешность.

"Купи водки и напейся”, – шепнул мне на ухо умершийИван.

"Дай объявление в газету, подсними альфонса ипотрахайся наконец”, – шепнул мне на ухо уехавший Нимотси.

"Спрячь деньги подальше и жди звонка”, – шепнула я самасебе.

Александр Анатольевич позвонил через две недели.

– Ваш сценарий понравился, – коротко сказал он. –Лучший из всего пакета. Пишите следующий. Мы даем вам полную свободу действий –в рамках уже оговоренных условий. Только сделайте его пожестче.

Пожестче так пожестче. Я принялась за новый опус – теперь внем фигурировал весьма внушительный порно-синдикат, влиятельные члены которогопоочередно сходили с ума и заливали кровью себя и других.

За этот сценарий я получила уже три тысячи долларов.

Тратить красивые зеленые бумажки было жалко, и я сновавернулась в видеопрокат; а после еще двух сценариев, в которых я обнаглела дотого, что позволила себе отправить на тот свет нескольких детей от семи доодиннадцати, в голову мне закралась шальная мысль – а не прикупить ли тебе.Мышь, халупку где-нибудь на замусоренной окраине – большего ты все равно непотянешь.

А Москва остается Москвой. Москва – это здесь и сейчас.

Умерла мать отца, моя бабка; я продала ее квартиру в моемродном городе, сложила деньги – хватило как раз на крохотную квартирку вБибиреве. Квартирка была совершенно отвратительной – девятый этаж занюханногопанельного дома, исписанные матом подъездные стены невообразимо зеленого цвета,неработающий мусоропровод, неработающий лифт, полоска леса, торчащая в окнемаленькой кухни.