"Давай-давай, – мысленно подбадривала я его. – Самоевремя коснуться губами моих волос. Вот только губы не забудь приоткрыть, иначедвойка по актерскому мастерству тебе обеспечена”.

Он действительно коснулся губами моих волос, только забылприоткрыть их.

Хреновый актер, что и требовалось доказать.

Я улыбнулась и опрокинула затылок ему в лицо. Марик обнялменя за плечи и опять прокололся – руки были легкими и равнодушными, в них небыло тяжести желания. Но я-то знала, что она должна быть, – Иван сам натаскивалменя на эти немудреные и требовательные мужские штучки.

Я не двигалась. Я была хладнокровна.

Я дождалась, пока сбежит кофе, чтобы дать возможность этомудурачку как-то выйти из ситуации. Марик с облегчением отстранился от меня иподхватил кофеварку.

– Убежал, – сокрушенно сказал он.

– Ну и черт с ним!

Теперь я нагло повернулась к нему лицом и нагло взяла егоголову в свои ладони.

Я видела, как загнанными зверями метнулись его зрачки подприспущенными ресницами, как подобрался почуявший опасность рот. Толькоогромный лоб оставался безмятежным. Лоб мне нравился.

Я сосредоточилась на этом и поцеловала его в губы.

Он зажмурился – так сжимают веки начинающие самоубийцы, стояна краешке крыши, – и нехотя ответил мне.

Я не выпускала его рот до тех пор, пока не почувствовалалегкий привкус крови – должно быть, у него были слабые десны. Я не заметиладаже, что он обнял меня, а когда поняла это – легко расстегнула его ремень.

– Пойдем в комнату, – шепнула я.

Он безропотно пошел за мной, ягненок на заклании. Перед темкак загнать его в двенадцатиметровую мышеловку с видом на редкий подмосковныйлес, я сказала:

– Мне нужно помыться… Подожди, я быстро…В ванную явзяла телефон и по памяти набрала Венькин номер. Она сняла трубку сразу же.

– Это я. Приезжай, забери своего щенка. – И, недожидаясь ответа, положила трубку на рычаг.

…Марик уже лежал в кровати, прикрытый легким одеялом.

Я прыснула:

– Оперативно!

Одежда его была аккуратно сложена на стуле, и это вдругвызвало во мне приступ легкой ярости. “Бедная страшненькая Мышь, ничегопохожего на беспорядочность страсти. А от всех твоих случайных любовников, еслиони по неведению забредут в этот заброшенный сад наслаждений, всегда будетнести формалином”.

Марик испытующе смотрел на меня.

– Ты не разденешься? – спросил он.

– Не сейчас, – я присела на краешек кровати, – хочупосмотреть на тебя.

– Смотри! – откинул он одеяло. Я присвистнула.

– Ну как? Нравлюсь?

Еще бы! Уменьшенная копия копии греческой скульптуры в музееПушкина; тот же маленький аккуратный член, даже и не помышляющий возбудиться.

– Иди сюда, – сказал Марик. Как в плохом американскомфильме десятилетней давности, я так и слышала гнусавый голос синхронного переводчикас бельевой прищепкой на носу.

– Сейчас…

Если Венька не будет краситься, если сразу возьмет такси (аона должна взять такси!), если не будет пробок – то появится здесь минут черезсорок плюс-минус десять минут. Остается время на имитацию страстных поцелуев,имитацию петтинга и легкое препирательство по поводу “Полета валькирий”Вагнера.

Я прошлась по комнате, включила музыкальный центр ипоставила свой любимый “Полет валькирий”.

Малогабаритную клетушку потрясли мощные аккорды.

– Это еще что такое? – удивился Марик.

– Вагнер. Тебя не устраивает?

– А почему именно Вагнер?

– Стимулирует любовные игрища и забавы. У меня, вовсяком случае.

– А что-нибудь полегче есть? Не такое концептуальное?

– Есть Брамс, Равель и болгарские духовные песнопения.

Марик вздохнул:

– Давай болгарские…

Под болгарок я села в кресло на противоположной сторонекомнаты и уставилась на Марика. Он явно начал беспокоиться.

– Ты придешь ко мне?

– Приду-приду…

– А то странно получается: я в кровати голый, ты вкресле – одетая… По-моему, мы не неравных.

– Наоборот. Именно сейчас мы на равных.

– Ты меня интригуешь.

Я подошла к кровати, села на пол и обняла Марика. И впервыепоняла, что ненавижу себя за эту циничную проницательную отстраненность. Ну чтотебе стоит закрыть глаза и хотя бы на секунду подумать, что этот мальчик пришелтолько для того, чтобы переспать с тобой – именно с тобой! – что ему нравитсяэта твоя дурацкая ирония в ответах на вопросы, эта твоя дурацкая джинсоваярубаха, этот твой дурацкий “Полет валькирий”.

"Давай, не бойся! Один раз, всего лишь один”, –искушала я себя.

"А падать-то будет больно. О и как больно будетпадать!” – говорила я себе.

"Какая разница, главное – ты проснешься не одна, а восне он может обнять тебя…"

"Все может быть. Вот только назовет он тебя совсемдругим именем…"

Я боролась с собой и тянула время.

– Ты меня интригуешь, – снова повторил Марик, так и недождавшись ответа.

– А ты – меня. Зачем ты все-таки пришел?

Он поцеловал меня:

– За этим.

Теперь поцелуй получился если не страстным, то вполнеправдоподобным, и я почти сдалась.

– Хорошо. Только не будем торопиться.

– Не будем, – легко согласился он. Говорить больше былоне о чем, и мы лениво целовались. Пока не раздался требовательный звонок вдверь.

– Ты кого-то ждешь? – спросил Марик.

– Да. И ты очень удивишься, – весело ответила я. Всестановилось на свои места. Я пошла открывать. На пороге стояла Венька.

– Что случилось? – спросила она трусливо-независимымтоном.

– А где второй?

– Внизу на лавочке сидит.

– Трогательное единение. Кстати, почему ты прислалаименно Марика? Могла бы проконсультироваться со мной – ненавязчиво… Узбек мненравится больше.

– Извини, я не знала. – Никаких следов раскаяния.“Далеко пойдешь, девочка, Москва и создана для таких, как ты”.

– Не знала и приняла волевое решение прислать этогорохлю? В следующий раз пусть читает Карнеги – “Как добиваться успеха иприобретать друзей”.

– Не волевое решение, – нагло сказала Венька, – спичкитянули. Марик вытащил длинную.