– Пойдемте… – Она шагнула к дому. – Нас ждут…

Внутри уже уютно горела керосиновая лампа. Саенко и Ртищевсидели возле стола, рядом с хозяйкой. Павел Аристархович маленькими глоткамипил какой-то душистый отвар, и лицо его уже заметно порозовело. Саенко дул накружку с горячим чаем и оживленно говорил:

– Ох и подлый же народ эти англичане!

– Саенко, чем же англичане-то тебе не угодили? –усмехнулся Ордынцев, входя в комнату. – Вроде и видел-то ты их, считай,один раз в жизни…

– Так не в том дело, что я сам видел! – возразилСаенко, разломив сушку с маком. – Утесняют англичане индийскую нацию. Такутесняют, что просто сил нет терпеть! Я давеча в газете читал, мне извозчикзнакомый давал…

– Уж не тот ли самый извозчик, у которого ты пролеткупозаимствовал?

– Да хоть бы и так! Одно до другого совершенно некасается, пролетка – само собой, а газета политическая – само собой…

Борис сделал Мари незаметный знак и вышел в сени. Когда онаприсоединилась к нему, он вполголоса спросил:

– Что это за место? Кто эта женщина? Можем ли мы ейдоверять?

– Можете не беспокоиться. Это верная женщина, Серж еехорошо знает. Ее мужа убили красные матросы в восемнадцатом году, так что у неес большевиками свои счеты. Теперь все хозяйство пришло в упадок, смотрительбольше не нужен. Поэтому сюда никто не ходит, вдова живет тихо, уединенно.Кроме того, Серж платит ей очень хорошие деньги.

– Новая экономическая политика! – усмехнулсяБорис.

Мари не оценила его шутку, но добавила:

– И место очень удобное. До города близко, апосторонних людей нет, и подойти сюда незаметно нельзя: единственный путь –через мост – отлично просматривается…

– Зато и сбежать в случае тревоги не удастся… –вздохнул Борис.

Они вернулись в кухню.

– Действительно чудодейственный отвар! –воскликнул Ртищев, повернувшись к двери. – Я словно заново родился!

– Неонила Дмитревна мертвого на ноги поднимет! –одобрительно сказал Саенко.

Хозяйка польщенно улыбнулась. Была она хоть и не так чтобымолода, но глаза смотрели весело, приветливо, свое полное тело она носила легкои все успевала – и на стол собрать, и за больным профессором поухаживать, и сСаенко переглянуться. Пантелей чувствовал себя как дома, он вообще мгновенноосваивался на новом месте.

Он помог хозяйке накрыть на стол в горнице. Видно было, чтожили здесь раньше не то чтобы богато, но не по-мужичьи. На стол хозяйкапостелила белую скатерть, положила столовые приборы. Тарелки были хоть иразномастные, но не битые, неизменная селедка аккуратно разделана и нарезанамелко.

Шум и топот в сенях возвестили о приходе Сержа и Луиджи.

– Еле выбрались! – сказал Серж, схватив ковшводы. – Уголовка крепко за налетчиков взялась, скоро Сеньке плохопридется…

– Как там у них? – спросил Борис.

– Да все нормально, ушли. Филина подстрелили насмерть,а еще одного ранили. Ну, это уж не к нам претензии. Публику в ресторане онипорядочно пощипали… на нас не в обиде.

К ужину подала хозяйка рассыпчатую картошку с селедкой,посыпанной крупными кольцами лука, на второе вытащила из печи пирог с морковью.Саенко внес огромный самовар, хозяйка – чашку мелко наколотого сахару. Чай былзаварен на сушеной малине, и комната сразу наполнилась ароматом летнего леса.

Через некоторое время Саенко обтер лоб полотенцем ипоблагодарил хозяйку.

– Кушайте, гости дорогие! – Та всплеснуларуками. – Какие я раньше кушанья готовила! Муж покойный всегда любил,чтобы полный стол гостей!

– М-м-м… – протянул Саенко, – а давайте, НеонилаДмитревна, я вам помогу со стола убрать да посуду вымыть…

Хозяйка и сама сообразила, что разговорилась не вовремя, чтогости ее – люди занятые и болтать попусту им не с руки.

Когда они ушли, Ртищев вздохнул и обвел всю компаниюиспытующим взглядом. Очевидно, легкие подозрения у него вызвал только Луиджи –слишком легкомысленный имел вид в своем клетчатом костюме.

– Я так рад, Борис, голубчик, что вы откликнулись намой зов о помощи, – заговорил Павел Аристархович тихо, – поймите меняправильно, мне самому ничего не нужно, скоро меня не станет, сердце сдает… Ноперед смертью хотелось бы сделать доброе дело – спасти Сашеньку.

– Извините, что перебиваю, профессор, – вмешалсяСерж, – но не пора ли перейти к делу? Мы проделали долгий и опасный путь,времени у нас очень мало, так что назовите место, где скрывается ваша протеже,и мы начнем операцию по ее переброске в Париж. Нам, извините, за это деньгиплатят.

– Понимаю вас, – закивал Ртищев, – проститестарика. Но дело в том, что я не знаю точного места нахождения АлександрыНиколаевны.

– Объяснитесь, господин Ртищев. – Серж нахмурилброви. – Вы хотите сказать, что мы с таким трудом притащились в Россию длятого только, чтобы приятно побеседовать с вами?

– Я ведь тебя предупреждала, – насмешливо фыркнулаМари, – мне с самого начала не нравилось это предприятие, я чувствую, чтодобром это не кончится…

– Спокойнее! – Борис встал и положил руку наспинку стула, где сидел Ртищев, краем глаза отметив, что Луиджи крадется кдвери, чтобы зайти ему за спину на всякий случай. Борис дернул рукавом, такчтобы только Луиджи мог увидеть кончик лезвия спрятанного ножа.

– Серж, предложите Луиджи сесть на место, –отчеканил Борис, – а вы, мадам, не извольте каркать, а лучше дайтевозможность господину профессору рассказать все, что он знает.

Ух, как Мари на него посмотрела! Словно два черных кинжалавырвались из ее глаз. Как будто и не было между ними той мимолетной нежности,как будто не мечтали о счастье вдвоем.

– Прошу прощения – не мадам, мадемуазель… – Бориснелюбезно улыбнулся и перевел взгляд на Сержа.

– Говорите, профессор, – сказал тот, однимибровями велев Луиджи вернуться за стол.

Дело было прошлой осенью. Профессор Ртищев жил тогда у своейкухарки Меланьи – больше ему некуда было деться. Меланья проработала у него леттридцать, жила, как она говорила, на всем готовом и сумела отложить за этовремя кое-что на старость. Но все накопления пропали, и, чтобы не умереть сголоду, Меланья потихоньку носила на толкучку все любовно сбереженные еюподарки хозяина к ее именинам и церковным праздникам. Проели набор серебряныхложечек и две расписные деревянные шкатулки, почти не ношенную павловскую шальи камчатую скатерть, альбом для фотографий, обитый малиновым бархатом, снакладными застежками, куда Меланья вклеивала открытки и вырезки из журнала«Нива». Когда же в прожорливом чреве Сенного рынка исчезли серебряные щипчикидля сахара, фаянсовый кувшин, расписанный лиловыми ирисами, и золотой образокКазанской Божьей Матери, профессор Ртищев нашел себе небольшой заработок.