– Налет, – ответил Баранов, который до этого былкак бы парализован внезапностью происходящего.

– О, налет! Это не есть карашо! – Американецпотянулся за своим бумажником, но Вольдемар опередил его и схватил портмоне,прошипев, как неисправный примус:

– Куда же вы, господин хороший? Это уже не ваше! Мызаключили сделку…

– И не ваше! – раздался за спиной у Вольдемарахриплый голос. Над ним возвышался мрачный ассистент Филимонова с вороненым револьверомв руке. Щелкнув курком, он направил ствол в затылок Баранова и прохрипел: – Тычто, чижик, не слышал, что сказал маэстро? Никакого шухера, иначе четыре сбоку,ваших нет!

С этими словами бандит взял бумажник американца и бросил всвой саквояж.

В ту же секунду Василий Лазоревский, который до сих пормолча наблюдал за происходящим, вскочил со стула и выхватил свой револьвер. Ноон не успел даже навести свое оружие на бандита – прогремел выстрел, револьверЛазоревского упал на пол, а сам Василий завыл, тряся простреленной рукой.

– Я же просил – без шухера! – проговорилФилимонов, опуская дымящийся ствол своего «кольта». – Для первого разаограничусь строгим выговором, но следующий раз – вычеркну из списка живых, хотялично мне эта процедура глубоко неприятна! Я вообще человек интеллигентный,люблю кино, а хамства не терплю, считаю его буржуазной отрыжкой далекогопрошлого…

Румынский оркестр затих, напоследок первая скрипка издалакакой-то душераздирающий звук.

– А это у вас что? – сурово осведомился бровастыйбандит, резко дернув завернутую в ткань картину, которую Баранов крепкоприжимал к груди.

– Это ничего… это так… это портрет моей покойнойбабушки, который дорог мне как память… – забормотал Вольдемар.

– Бабушки? – переспросил бандит и насмешливо уставилсяна картину. – Слушай, ты, селедкин внук, ты меня сильно раздражаешь!Семе-эн Степанович! – Он обернулся к Филимонову. – Тут картинкакакая-то. Брать?

– Бери все, Филин! – распорядился маэстро.

Филин не без труда засунул картину в саквояж и хотел ужеперейти к следующему столику, как вдруг входная дверь ресторана снова с ужаснымгрохотом распахнулась, и в заведение ворвались трое людей в черных кожанках.Один из них тут же навалился на Филимонова, приставив «наган» к его затылку.Двое других встали по сторонам, направив на посетителей оружие.

– Всем оставаться на местах! – рявкнулстарший. – Кто шелохнется – стреляю без предупреждения! В особенности этокасается граждан налетчиков. Если будет шухер – пристрелю вашего главаря замилую душу, у меня давно руки чешутся!

– ГПУ! – вскрикнула в наступившей тишине какая-тодама.

Филин опустился на колени, вскинул револьвер и выстрелил водного из чекистов, но промахнулся. В ответ прогремели два выстрела, Филинупал, выронив револьвер.

– Я сказал – стреляю без предупреждения! –проревел чекист. – Всем сей момент лечь на пол! Кто не подчинится – пеняйна себя! Мозги вышибу на счет раз!

– Безобразие! – раздался из зала истеричныйвыкрик. – Вы должны нас защищать, а вместо этого…

– Мне некогда разбираться, кто тут налетчик, а кто так– буржуй недорезанный! Кто не ляжет на пол – считаю бандитским пособником ирасстреливаю на месте!

Задвигались стулья, перепуганные посетители ресторанабросились исполнять приказание.

– А вас что, мои слова не касаются? – Человек в кожанкеподошел к столу Баранова.

– Я сам из ГПУ… – заторопился Вольдемар и полез вкарман за удостоверением.

– Руки на стол! – заорал на него чекист. –Это мы разберемся, из какого ты ГПУ! Наши сотрудники по ресторанам не шляются,с нэпманами компанию не водят!

– Я здесь по служебной надобности! – забормоталБаранов, вытянув перед собой дрожащие руки. – Провожу секретную операцию…

– На пол, сука! – рявкнул на него чекист. –Все на пол!

Вся компания сползла со стульев и улеглась на полу. Чекистподобрал саквояж Филина.

– Вещественные доказательства! Приобщим к делу!

Вольдемар застонал, провожая саквояж страдальческимвзглядом. Вместе с этим саквояжем от него уплывала надежда на светлое,безбедное будущее.

Следя за саквояжем, он совсем забыл про Павла Аристарховича.Тем временем сероглазый молодой человек из-за соседнего столика и его бледнаяспутница ползком перебрались ближе, подхватили Ртищева под руки и потащили кслужебному выходу из ресторана.

У нас ножики стальные,

Гири кованые,

Мы ребята удалые,

Практикованные…

Частушка

– Кто вы? Куда вы меня ведете? – бормоталискусствовед, безвольно переступая ногами.

– Вы не узнаете меня, Павел Аристархович? –проговорил Борис, поддерживая старика и помогая ему подняться по лестнице.

– Господи, Борис Андреевич! – выдохнулРтищев. – Как же это… там ведь ГПУ… нас догонят…

– Не бойтесь, это ряженые, – успокоил егоОрдынцев. – Они из одной шайки с Филимоновым. Нам пришлось договориться сбандитами, чтобы вытащить вас из заключения. Впрочем, они внакладе неостанутся, возьмут сегодня хороший куш…

Ртищев дышал тяжело, со свистом и держался за сердце.

– Стар я для таких приключений! – проговорил он,преодолевая последние ступеньки.

Мари открыла дверь, выглянула на улицу, обернулась:

– Чисто, можно выходить!

Борис буквально вынес Ртищева на себе.

Они находились в темном переулке позади ресторана. Вдруг изтемноты послышался стук копыт, появилась пролетка.

– Садись, вашбродь! – донесся с козел довольныйголос. – Прокачу с ветерком!

– Молодец, Саенко! В самый раз подоспел! –выдохнул Борис, подсаживая Павла Аристарховича в пролетку. Мари вскочиласледом, Борис встал на подножку, и Саенко тут же хлестнул лошадь:

– Пошла, родимая!

Пролетка сорвалась с места, промчалась до угла, вывернула насоседнюю улицу. Вдруг навстречу метнулись яркие фонари автомобиля, грохнулвыстрел.

– Это еще что за новости? – воскликнул Борис,настороженно вглядываясь в темноту.

– Это ГПУ, – проговорила Мари,приподнимаясь. – Настоящее!

– Черт! Саенко, разворачивай! – крикнул Борис, торопливовытаскивая «наган».

– Ох ты! – Саенко натянул вожжи. – Что жделать-то, ваше благородие? Не уйдем на лошадке-то! Хорошая лошадка, носупротив этой автомобили не сладит!

Пролетка, с трудом развернувшись, завернула за угол иоказалась перед главным входом ресторана. Здесь стояли извозчики, дожидающиесязагулявших седоков. Чуть в стороне темнел автомобиль Баранова, на переднемсиденье дремал Костя Лейкин. Сзади рычал мотор приближающейся погони.