– И обратно столько же?

– И обратно столько же, – подтвердил капитан Жорж, полез в трюм проверить, как докеры-носильщики уложили груз. Главное, чтобы там не было перекоса ни в одну сторону, ни в другую. Иначе пакетбот перевернется.

– Будь с ним настороже, – предупредил Алешу Чулошников.

– Я это уже понял.

– Конечно, можно было бы поискать другого капитана, – Чулошников озадаченно почесал голову, – но… – он развел руки в стороны, – весь порт гребенкой проскребли – другого капитана нет. – Чулошников вздохнул. – Может, мне вместо тебя отправиться на Мадагаскар?

– Не надо, – протестующе мотнул головой Алеша, – я справлюсь.

Через несколько часов пакетбот, управляемый капитаном Жоржем, покинул Порт-Луи, двинулся вдоль острова на запад, держась береговой линии и аккуратно обходя коралловые рифы, потом резко свернул на север и пошел в открытый океан.

Команда пакетбота была небольшой – три человека, капитан Жорж – четвертый, управлял он своим хозяйством умело и, едва остров превратился в горбатую коврижку, неторопливо уплывающую за горизонт, приказал достать из трюма ящик и вскрыть его.

Бывалая команда ничуть не удивилась, увидев начинку ящика – очень усталого, осунувшегося, но главное – живого Сиави: видать, с подобными деликатными заданиями – перебросками людей с Иль-де-Франса на Мадагаскар матросам приходилось сталкиваться не раз. Недаром капитан Жорж походил на доброго людоеда или пирата, спешащего на помощь.

Шатаясь, Сиави подскребся к борту пакетбота и стал жадно глотать свежий морской воздух, – ему надо было прийти в себя.

Алеша встал рядом, вид его был сочувственным.

– Хватил ты лиха, Сиави, – произнес он по-русски.

Сиави не понял его, отдышавшись, он впился глазами в удаляющуюся горбушку острова Иль-де-Франс, лицо у него дернулось, сделалось несчастным и одновременно невидящим, губы тоже дернулись, будто он хотел заплакать.

Но Сиави не заплакал, сдержался.

Вскоре остров Иль-де-Франс исчез из глаз.

Позади остались шесть суток пути, когда пакетбот попал в шторм. Потемневшее небо располосовали жаркие рогатые молнии, огненные стрелы с сырым шипением и грохотом врезались в воду, рождали высокие буруны, Алеша никогда ранее не видел таких молний… На Камчатке тоже бывают грозы – страшные, заставляющие человека сжиматься в комок, но не такие, как здесь, совсем не такие. На Камчатке грозы проще.

Максимум, что они могут сделать – зажарить на бегу какую-нибудь упрямую козу, решившую пободаться с огнем или развалить от макушки до комля одинокое дерево. О том, чтобы грозы убивали людей, Алеша Устюжанинов не слышал. На Камчатке такого, наверное, никогда и не было.

Капитан Жорж воспринял грозу как должное, отчаянно крутил штурвал, ставя пакетбот носом к накатам валов, увертывался от жестких ударов волн, способных, как кувалдой, размолотить судно, опрокинуть его днищем вверх, проломить дырку в боку и в несколько секунд пустить под воду, капитан уходил от накатов удачно и орал что было силы – пел пиратские песни.

Он знал, что петь – пираты в этих местах водились, и было их немало, – хотя и меньше, чем на Карибах, но все равно не было клочка суши, где бы они не оставили своих меток – землю метили, как коты территорию. Вполне возможно, что капитан Жорж раньше был пиратом.

Часа через два молнии прекратили прокалывать океан огнем, но грохота от этого меньше не стало. Пакетбот высоко подбрасывало вверх, крутило на макушке крутого вала, будто невесомую щепку, затем из-под киля у него словно бы убирали тяжелую, как чугун пузырчатую воду, и судно со свистом неслось вниз, вело себя, как оторвавшийся обломок скалы, с грохотом падало на дно водяной пропасти и снова начинало движение вверх.

Чтобы неопытных пассажиров не слизнули волны, команда привязала Устюжанинова и Сиави веревками к мачтам. Алеша еще как-то держался, протирал глаза, залитые соленой водой, запоминал все, что видел, а Сиави, похоже, временами терял сознание, его рвало, выворачивало наизнанку, он плевался зеленой желчью, стонал, что-то выкрикивал… Все поглощал вязкий оглушающий грохот бури.

Вечером, уже в темноте, с мачты отодрало один из парусов, мокрая тяжелая ткань шлепнулась на Устюжанинова, придавила его, в следующее мгновение порыв ветра ухватил парус за порванный, с обрезанной веревкой угол и уволок в море.

Мачта задрожала, словно подрубленная, затрещала, но устояла – ветер не справился с ней. Устюжанинов, держась одной рукой за веревку, которой был привязан к мачте, другой перекрестился. Сердце у него колотилось надорванно, часто, наконец оно не выдержало, нырнуло в глотку и застряло там.

Он выплюнул изо рта воду.

Пакетбот накренился, лег на один борт – правый, показалось, что вся оснастка сейчас будет срезана вместе с людьми, Устюжанинов закричал неверяще, перекрестился снова, выдавил из озябшего рта «Отче наш иже еси на небесах», судно, словно бы отзываясь на молитву, затрещало и выпрямилось.

Сквозь грохот до него донеслась песня капитана Жоржа – опытный пират пробовал перекричать бурю… Через секунду песни опять не стало, она была смята грохотом ветра и волн.

Прошло еще немного времени и океан сделался черным – на него опустилась ночь. Мотать, трепать судно стало меньше – похоже, где-то недалеко находилась земля… Казалось бы, радоваться надо, но лицо капитана Жоржа сделалось суровым, скорбным и озабоченным, – пакетбот-то идет без парусов, подчиняясь только движению волн и океанскому течению. Если в ночи рядом окажутся скалы, он не сумеет отвернуть от них.

В маленькой рубке на крюке качался керосиновый фонарь – довольно умелое сооружение с плотно прилегающим стеклом… Если около фонаря на расстоянии вытянутой руки еще можно было что-то разглядеть, то чуть дальше – нет.

Никакую землю в этой темноте они не разглядят, даже если напрягаться будут все вместе – экипаж и пассажиры.

В черноте слабо посвечивали макушки движущихся волн, больше ничего не было видно – мерцала какая-то зеленоватая мыльная рябь, вспыхивала едва приметно и тут же растворялась в угольной черноте.

Сиави и Устюжанинов перебрались в тесную низенькую каюту, в которой стояла матросская двухярусная койка, Алеша определился наверху, Сиави внизу, небольшое квадратное оконце было плотно задраено.

С другой стороны, все равно ничего не было видно, смотри в это окошко – не смотри.

Беда пришла перед рассветом, когда черный плотный воздух начал немного сереть, в нем появились движущиеся пятна, словно чьи-то тени начали окружать пакетбот, а где-то высоко в небе, едва ли не над самой головой обозначилась длинная оранжевая полоса, похожая на раскаленный нож.

Несмотря на все признаки рассвета, видимость по-прежнему была нулевой.

Капитан Жорж, осунувшийся, растерявший свою привычную живость, продолжал стоять за штурвалом. Глаза у него слипались от усталости, он едва держался на ногах, но капитанский пост свой не бросал.