– Ну, или можно попробовать так, – сказал я, приставил ладони рупором ко рту и во все горло заорал:

– МИСС ЯСТРЕБ!!!

Гораций напрыгнул на меня и сделал попытку зажать мне рот.

– С ума сошел! Цыц! – (я стряхнул его с себя). – Когда это вопли помогали найти имбрину?

– Когда ни у кого не было идей получше! – огрызнулся я.

– Солдаты могут прийти!

– Если мы собираемся орать, – деловито заметила Бронвин, – это надо делать гораздо громче.

Она запрокинула голову и возопила на пределе легких:

– МИСС ЯСТРЕБ!!!

Гораций закрыл лицо руками.

– Я снова сплю. Я снова сплю. Проснись, Гораций!

Эмма пожала плечами.

– А что, если нам всем вместе покричать?

И мы покричали (Гораций в том числе). Вопили, пока хватало воздуху. Лес некоторое время громыхал именем мисс Ястреб, потом настала тишина. Мы стали слушать.

Даже канонада вдали, и та умолкла. Кажется, мы все-таки сделали ошибку… и вот-вот сквозь подлесок проломится взвод солдат, чтобы оставить от нас рожки да ножки…

Но вместо этого с холма за спиной донесся негромкий голосок.

– Гм… эй?

Мы обернулись.

Фигура в платье и большой шляпе виднелась на верхушке холма. Лица отсюда было не разглядеть. Кто бы она ни была, мы ей явно не понравились: она развернулась и во всю прыть припустила обратно, к линии деревьев.

– Не дайте ей уйти! – проорал Миллард.

Мы сорвались с места и понеслись – как были, со своими тяжеленными рюкзаками, в тяжеленных ботинках. Первым на вершину вырвался я… чтобы увидеть впереди только новые бескрайние леса. Эддисон лаял, в прыжке приобретая сходство с пущенной из лука стрелой. Фигура меж тем скрылась за кустами. Мы кинулись следом и вскоре вылетели на полянку – на ней обнаружилась крытая соломой хижина. Ее кольцом окружали обожженные деревья и кусты, а в палисаднике на месте цветочной клумбы теперь красовалась пара воронок от бомб. Между ними узенькая посыпанная гравием дорожка бежала ко входной двери – которая с грохотом захлопнулась, не успел я как следует насладиться этой картиной.

В хижине кто-то чем-то поспешно загремел.

Большая табличка на столбе на трех языках требовала: «По газону не ходить» – хотя от газона уже мало что осталось, хоть ходи по нему, хоть нет.

– Мисс Ястреб! – позвала Бронвин. – Нам нужно с вами поговорить!

Ставенки на маленьком оконце свирепо распахнулись, и наружу высунулось старое личико.

– Va te faire cuire un oeuf![7] – прокричала она. – Уходите! Мне нечего сказать – никому!

Она с грохотом захлопнула окно, но тут же снова его открыла и гавкнула:

– И вон с моего газона!

На этом представление кончилось.

– Нам нужна ваша помощь! – взмолилась Эмма. – Пожалуйста!

– Нас послали имбрины! – подхватил я.

Ставни снова отворились.

– Что ты сказал?

– Нас послали имбрины.

У нее отвалилась челюсть.

– Так вы что, странные?

– Но мы же в вашей петле, разве нет? – вмешался Енох.

Она подозрительно нахмурилась, поглядела на нас еще немного и, ни слова не говоря, пропала из окна.

Мы растерянно переглянулись. Вот что это за имбрина такая, а?

Лязгнул тяжелый засов, и входная дверь распахнулась.

– Ну, если так, то вам лучше зайти, – сказала мисс Ястреб. – И давайте живее!

Мы толпой бросились по дорожке между воронками. Одна еще курилась и пахла свежевзрытой землей: бомба в нее угодила совсем недавно. А раз это петля… значит, эта бомба каждый божий день взрывалась в тридцати футах от крыльца мисс Ястреб.

Хозяйка стояла на пороге, придерживая дверь ногой, и сердито смотрела, как мы загружаемся внутрь. С виду ей было лет семьдесят, но на деле (если я хоть что-нибудь понимаю в имбринах) – раза в два, а то и в три больше. Волосы она носила тугим пучком – таким тугим, что на него и смотреть-то было больно, – а одета была в какое-то длинное, одеялоподобное платье цвета подсохшей крови. Но вот что сразу бросалось в глаза – так это ее правая рука: она была в гипсе и висела в повязке на шее.

– Скорее внутрь, – прорычала она с сильным французским акцентом. – На мебель не садиться, черт вас разбери!

Внутри хижина представляла собой одну-единственную комнату, зато просторную. Возле одной стены громоздилась полуночно-черная чугунная плита, а рядом – грубый обеденный стол. В центре возвышался комковатый диван. Напротив, у другой стены – книжные полки и массивная деревянная кровать о четырех столбиках.

Когда последний из нас проскочил в дверь, хозяйка захлопнула ее и с криком:

– Protégez vos oreilles![8] – зажала уши руками.

Секунду спустя от взрыва тряхнуло весь дом. На потолке закачались лампы, а в окно, которое она так и оставила открытым, полетела грязь.

– Sac à merde![9] – выругалась старушка и кинулась к куче дымящейся земли, образовавшейся у нее на полу.

Гораций отнял ладони от ушей.

– Это что, вторая бомба?

– А я ведь вам сказала по газону не ходить! – напустилась на нас мисс Ястреб. – Это из-за вас я открыла ставни – и вот, глядите, что получилось! Кто теперь будет все это убирать?

– Мы, конечно. – Бронвин с готовностью выступила вперед.

– И ваши подопечные? – Эмма с любопытством оглядела комнату.

– От моих подопечных… – мисс Ястреб распахнула еще пару ставней, и в комнату хлынул солнечный свет, – толку никакого.

– Mange tes morts![10] – прогудел низкий гулкий голос. – Как тебе только совести хватает!

Это высказалась огромная лосиная голова на доске с прикроватного столика.

– Уж больно ты чувствительный, Тео, – проворчала со вздохом мисс Ястреб.

– Ну, не я же оставил окно открытым, – едко заметила голова, поджав губы.

– Да заткнись уже, Тео, – ответил ему еще один голос, а потом третий что-то согласно залопотал на французском.

Сейчас, когда в хижине стало светлее, я, наконец, разглядел, что все стены и большая часть потолка в ней увешаны чучелами звериных голов на досках. Вот они-то сейчас друг с другом и болтали.