если не всю жизнь разрушил. Может, есть подвох? Или какая-то глубоко спрятанная у вас внутри до поры до времени бомба с часовым механизмом тикает?

— Ваша правда. Не думаю, что им реально нужна слежка в моем исполнении. Я же на виду постоянно и незаметна, как синий цирковой слоник. Тут другое. Я хочу отказаться. И, скорее всего, напрошусь в телохранители.

— К кому?

— К сыну Джефферсона.

— Ах да. Милый молодой человек, перспективный астрофизик, насколько я успел узнать.

— Точно. А еще у него пунктик на честности, науке, зуб на криминальную активность отца, острый ум и независимая от Совета команда.

— Хотите, чтобы я вас благословил на новые подвиги?

— Хочу.

— Дерзайте, Максимиллиана.

— Спасибо.

* * *

Свернув голограмму, Макс задумалась. С одной стороны, год выдался из рук вон тяжелый: работа в подполье не давалась ей просто — боевая валькирия от природы не умела юлить, и специальную подготовку пришлось пройти урывками и в обстановке такой жесточайшей секретности, что ей это стоило смены гардероба, половины косы и глобально потрепанных нервов. В том числе из-за мнимого молодого человека, под личиной которого схоронился нужный в конкретный момент специалист. В горы Третьего они полезли погулять на выходные? В оперу на Пятом слетали? В сафари поехали мамонтов глянуть на Первый? Как бы не так.

Более того, ей пришлось изобразить новую настолько декоративную неземную влюбленность, что угораздило наврать при случайной встрече Чезу про свадьбу, а потом сыграть глубочайшее разочарование и размолвку, после которой она картинно пребывала в депрессии и расстройстве чувств по меньшей мере месяц. И только после этого с ней наконец связался представитель «Апостола» — и хорошо, что им оказался не Алан: двуличного экономиста, из-за которого вся ее жизнь чуть не пошла наперекосяк, она бы, не задумываясь особо, приложила чем-то тяжелым сразу при встрече. Но умный промышленник к ней старался не приближаться и глаза не мозолить лишний раз.

С другой, миссия обязывала молчать, терпеть и делать, но обратно в Корпус под крылышко к Честеру Макс по-прежнему хотелось до дрожи в коленках. Поэтому в рамках попытки втереться в доверие к «Апостолу» она вот уже несколько месяцев подряд безо всякого энтузиазма выполняла их поручения и притиралась к тусовке наемников в барах Третьего — вотчины Совета промышленных синдикатов, куда входил и «Апостол». Там и завела много полезных, а еще больше — бесполезных знакомств, от которых ей хотелось плеваться куда-то за пределы видимости и горизонта событий. Но раз в пару недель Макс исправно прилетала на Шестой, чтобы попробовать помириться хотя бы с ребятами. И, надо сказать, первопроходцы, к ее удивлению, заблудшую в промышленных кознях коллегу долго в собственном соку не мариновали.

Сначала с ней обстоятельно разговаривал Берц, и Макс могла поклясться, что за его спокойной снисходительной прямотой крылся поистине недюжинный опыт и интерес к тому, как справится с назначением его неопытная коллега по астродесанту, словно он сам прошел такие перипетии, что ей могли только в страшном сне присниться. Но вслух он провокационных вопросов не задавал, двусмысленных реплик не отпускал и вообще обошелся с ней крайне обходительно и бережно, за что Макс была Роману безмерно признательна.

Второй ласточкой возвращения расположения первопроходцев стал Красный. Он с совершенно невозмутимым видом принял приглашение Макс попить кофе в космопорте и с момента первой же встречи на нейтральной территории обозначил приоритеты: «Как ты была для меня ценным собеседником и прекрасным сослуживцем, так и остаешься». За что Макс осталась Константину благодарна до мозга костей.

Постепенно к коалиции периодических встреч стали присоединяться поочередно практически все, но про Честера в их маленькой компании заговорщиков речь не заходила. Макс всегда спрашивала, но оперативники никогда не говорили. И всех все устраивало, хотя сама боевая валькирия предпочла бы тактичному молчанию громкие и шумные разборки, да вот коллеги пресекали все попытки просто заикнуться о произошедшем на корню. Макс потрепыхалась несколько раз, побилась мотыльком о свет фонарного столба их сплоченной тишины и прекратила попытки выяснить, что думает о ее поступке руководитель оперативного отдела.

Тем ценнее стала для нее неожиданно подвернувшаяся перспектива охранять ненаглядного сыночку главы преступного мира — так у нее будет меньше возможностей заглядывать к ребятам, меньше времени на раздумья и незаслуженные терзания и больше доступа к интересным сведениям. А Джефферсон, в свою очередь, тоже вряд ли упустит случай сплавить подальше сомнительный элемент в ее лице: так он и сыну безопасность обеспечит, и ее навыки попусту расходовать не будет. На том она и поставила точку в размышлениях, отослав резюме директору Совета промышленных синдикатов.

* * *

Роман постучался в кабинет Честера. Зная о том, что заседает в кабинете беспокойного рыжеглазого руководителя другой человек. Помня о том, как он провожал сегодня Честера с работы практически в последний путь, разумеется, с точки зрения «бывшего» начальника. Понимая, что путь этот отнюдь не последний, и близко не предпоследний, чего донести Берц был до мальчишки не в состоянии, не вправе и не в силах.

Берц быстро понял, куда ведут паучьи нити ревизора: слишком знакомой показалась картина, и по настроению в коллективе, и по состоянию первопроходцев, и по поведению проверяющего буквально с момента демонстративного отстранения Честера. Бывший астродесантник передового оперативного отряда «Альфа» всуе, но благоразумно про себя, а не вслух, помянул много чего и сразу: излишне ретивые вышестоящие инстанции; уровень стратегического планирования, который учитывает интересы простых исполнителей чуть более, чем никак; чрезмерное стремление начальства воспитать максимально лояльные кадры, вплоть до слепого подчинения приказам в сочетании с социальной и профессиональной активностью и инициативностью… Берцу ли было не знать признаки стресс-тестов. Но сомнения все равно оставались, и немалые.