– Девушки за ним и сюда последовали? – усмехнуласьДаша.

– Да. Все замыкается на девушках – они выследили,догнали, твердо намерены убить… Когда с ним можно будет поговорить, ясовершенно не представляю. Иногда это затягивается. Попробуйте позвонить днячерез три, возможно, что-то и определится…

– А вы уверены, что анализ не проморгал наркотиков?

– Ручаться, конечно, на все сто процентов нельзя. Вы жепонимаете, при нашей спешке и запарке… Пациенты Кашпировского давно схлынули,зато волной пошли вкладчики МММ и аналогичных заведений… Вчера даже Мавродипривезли – ну, самозванца, понятно.

– Так, – сказала Даша. – А можете вы у негоодноразовым шприцем откачать капельку крови, да мне шприц и принести?

– Это бессмысленно. В крови у него сейчас стольконейролептиков, что никакой анализ не отличит следов лечения от чего-топринятого ранее. Я перекинулся парой слов с завотделением – он на наркотики негрешит. Совершенно не тот анамнез. Все прекрасно укладывается в картину острогогаллюциногенного психоза.

Даша лихорадочно размышляла. Потом энергично тряхнулаголовой:

– Санитары там в комплекте?

– У нас же вечно недокомплект.

– Будет вам санитар, – сказала Даша, решивиспользовать на всю катушку временное обилие подчиненных. – Он к вам черезчасок приедет, и вы, кровь из носу, моментально его туда устроите какплемянника жены брата соседки тестя, скажем. И сделаете так, чтобы он как можнобыстрее вышел в смену…

Дверь распахнулась, когда Даша снимала пуховик с вешалки, асержант Федя топтался рядом, галантно пытаясь помочь и не уронить при этомзажатых под мышкой учебников (ибо твердо решил, очарованный крутыми операми иДашей конкретно, на будущее лето поступать в Шантарскую милицейскую школу).

Появился бородатый тип с просветленно-пугливой, слегкаопухшей физиономией индивидуума, которому удалось благополучно, без «белки»выскользнуть из длительного запоя – но маяться болями в организме и тягостнойбессонницей предстояло еще с недельку. Диагноз при взгляде на такую рожубывалый опер ставил с лету. Даша решила сначала, что это какой-то антиобщественныйэлемент вновь перепутал двери – что случалось в среднем раза три в неделю,поскольку поблизости от Дашиной резиденции располагался ведавший участковымимайор Акимушкин, – но тут же следом вошел веселый Косильщик, хлопнулбородатого ладонью по спине:

– Заходи, Веласкес, не тушуйся…

Честное слово, он прямо-таки сиял – не отрекомендованныйВеласкесом, а Косильщик. Была в нем этакая усталая гордость, прекрасно Дашезнакомая. Она, выжидательно держа пуховик на руке, спросила:

– Ты кого привел? Ему бы в пивбар, болезному…

– Перетерпит, – безжалостно сказалКосильщик. – Садись, Веласкес, покури…

Даша за локоть оттащила его в сторону:

– Что за улов? Мне ехать надо…

– Куда?

– На Каландаришвили, – сказала она шепотом. –Интересное кино закручивается – наша малолетняя Анжелика и в самом деле та, закого себя выдавала, вот только нет у ее родителей еще и старшей дочки Нади.Один пацан Витя десяти лет. А Надежда из «Шантарск-Телестар», что живет рядом сЖитеневым, носит совершенно другую фамилию и в родстве с Изместьевыми несостоит ни с какой стороны…

– Подождут, никуда не денутся, – так же тихоответил Косильщик. – У меня нашелся гриб поинтереснее. Свидетель поШохиной… По тому утру.

Даша, не тратя время на восторженные реплики, повесилапуховик на вешалку, жестом отослала Федю «погулять» и еще раз обозрела«Веласкеса», сидевшего на краешке стула так, словно стул был хрустальный, иблагостно смолившего сигаретку, зажатую меж большим и указательным пальцемтрясущейся руки. При одном взгляде на него хотелось пивка. С одной стороны,полагаться на таких свидетелей иногда выходит весьма опрометчиво. С другой же –давно известно, что порой лучшие свидетели получаются из одержимых бессонницейстарушек, равно как запойного народа и влюбленных – две последние категориисплошь и рядом оказываются в самых неожиданных местах в самое неожиданноевремя…

– Ладно, – сказала она напарнику. –Посмотрим… Он что, в том доме живет?

– Ага. Только в другом подъезде. Веласкес – это некличка. Он у нас – Веласкес Степанович Тихомиров.

– Понятно, – сказала Даша. – Папа былхудожник?

– Искусствовед, – тихо поведал в пространствоВеласкес без кавычек. – В областном музее работал.

– Бывает, – кивнула Даша. – В школе недразнили?

– Разве что Вилкой…

– Ну, это еще ничего, – дружелюбным тоном сказалаДаша, подсаживаясь поближе и сделав самую располагающую физиономию. –Знала я одного Лагшмивара, честное слово, – Лагерь Шмидта в Арктике – таку того школьное прозвище без содрогания и вспомнить нельзя… А вы сами, часом,не художник будете?

Он кивнул, но тут же уточнил:

– Непризнанный.

– Бывает, – понятливо кивнула Даша. – Я впрошлом году вела дело по убийству в мастерской, предмет изучила. Интриги изависть или безжалостная поступь рынка?

– Все вместе. Плюс изобилие алкоголя в круглосуточнойторговле.

Даша окинула его откровенным взглядом:

– Ну, не скажешь вообще-то, что на вас лохмотья…

– Оформительством подрабатываю, кормлюсь при новыхрусских и старых инородцах…

– Дальше попробую угадать, – сказала она. –Ради тренировки дедукции. Сдали заказ, получили денежку…

– Ага. Магазин на Котовского. Раньше там была бакалея,а потом закрыли и устроили салон мебели…

Распахнулась дверь, что-то весело договаривая на ходу,влетели Славка с Толей. Даша яростным жестом приказала им убраться в уголок ипритихнуть.

– Салон я уделал в западных стандартах, им понравилось.И не обманули, надо заметить. Отдали все до копеечки, и еще добавили парочкубутылок, у них там закупили гору алкоголя для презентации. Пошел я домой и сталтешиться алхимией – перегонял разрисованную бумагу в спиртное. Благо нет у менядома препятствий для таких опытов – то бишь юбок. Я человек вполнегетеросексуальный, – поторопился он уточнить. – Только стараюсь их усебя не селить, а то не успеешь оглянуться, как их растащит стенку покупать имоющиеся обои клеить… В общем, проснулся я, глянул вокруг и определил, чтососуды все опустели, а за окном темнота – то ли утро, то ли вечер. Взял денежкуи пошел в ларек. Хорошо этак идти, когда есть деньги и знаешь, что ларекоткрыт, как на крыльях тебя несет над собачьими какашками, просветленный ты идобр душою ко всему сущему…