— Скажите, князь, — вылетел я вдруг с вопросом, — ненаходите вы смешным внутри себя, что я, такой еще «молокосос», хотел васвызвать на дуэль, да еще за чужую обиду?

— За обиду отца очень можно обидеться. Нет, не нахожусмешным.

— А мне так кажется, что это ужасно смешно… на иной взгляд…то есть, разумеется, не на собственный мой. Тем более что я Долгорукий, а неВерсилов. А если вы говорите мне неправду или чтоб как-нибудь смягчить изприличий светского лоска, то, стало быть, вы меня и во всем остальномобманываете?

— Нет, не нахожу смешным, — повторил он ужасно серьезно, —не можете же вы не ощущать в себе крови своего отца?.. Правда, вы еще молоды,потому что… не знаю… кажется, не достигшему совершенных лет нельзя драться, аот него еще нельзя принять вызов… по правилам… Но, если хотите, тут одно толькоможет быть серьезное возражение: если вы делаете вызов без ведома обиженного,за обиду которого вы вызываете, то тем самым выражаете как бы некотороесобственное неуважение ваше к нему, не правда ли?

Разговор наш вдруг прервал лакей, который вошел о чем-тодоложить. Завидев его, князь, кажется ожидавший его, встал, не докончив речи, ибыстро подошел к нему, так что тот доложил уже вполголоса, и я, конечно, неслыхал о чем.

— Извините меня, — обратился ко мне князь, — я через минутубуду.

И вышел. Я остался один; ходил по комнате и думал. Странно,он мне и нравился и ужасно не нравился. Было что-то такое, чего бы я и сам несумел назвать, но что-то отталкивающее. «Если он ни капли не смеется надо мной,то, без сомнения, он ужасно прямодушен; но если б он надо мной смеялся, то…может быть, казался бы мне тогда умнее…» — странно как-то подумал я. Я подошелк столу и еще раз прочел письмо к Версилову. Завлекшись, даже забыл о времени,и когда очнулся, то вдруг заметил, что князева минутка, бесспорно, продолжаетсяуже целую четверть часа. Это меня немножко взволновало; я еще раз прошелся взади вперед, наконец взял шляпу и, помню, решился выйти, с тем чтоб, встретивкого-нибудь, послать за князем, а когда он придет, то прямо проститься с ним,уверив, что у меня дела и ждать больше не могу. Мне казалось, что так будетвсего приличнее, потому что меня капельку мучила мысль, что он, оставляя менятак надолго, поступает со мной небрежно.

Обе затворенные двери в эту комнату приходились по обоимконцам одной и той же стены. Забыв, в которую дверь мы вошли, а пуще врассеянности, я отворил одну из них, и вдруг, в длинной и узкой комнате, увиделсидевшую на диване — сестру мою Лизу. Кроме нее, никого не было, и она,конечно, кого-то ждала. Но не успел я даже удивиться, как вдруг услышал голоскнязя, с кем-то громко говорившего и возвращавшегося в кабинет. Я быстропритворил дверь, и вошедший из другой двери князь ничего не заметил. Помню, онстал извиняться и что-то проговорил про какую-то Анну Федоровну… Но я был таксмущен и поражен, что ничего почти не разобрал, а пролепетал только, что мненеобходимо домой, затем настойчиво и быстро вышел. Благовоспитанный князь,конечно, с любопытством должен был смотреть на мои приемы. Он проводил меня всамую переднюю и все говорил, а я не отвечал и не глядел на него.

Выйдя на улицу, я повернул налево и пошел куда попало. Вголове у меня ничего не вязалось. Шел я тихо и, кажется, прошел очень много,шагов пятьсот, как вдруг почувствовал, что меня слегка ударили по плечу.Обернулся и увидел Лизу: она догнала меня и слегка ударила зонтиком. Что-тоужасно веселое, а на капельку и лукавое, было в ее сияющем взгляде.

— Ну, как я рада, что ты в эту сторону пошел, а то бы я тактебя сегодня и не встретила! — Она немного задыхалась от скорой ходьбы.

— Как ты задохлась.

— Ужасно бежала, тебя догоняла.

— Лиза, ведь это тебя я сейчас встретил?

— Где это?

— У князя… у князя Сокольского…

— Нет, не меня, нет, меня ты не встретил…

Я замолчал, и мы прошли шагов десять. Лиза страшнорасхохоталась:

— Меня, меня, конечно меня! Послушай, ведь ты же меня самвидел, ведь ты же мне глядел в глаза, и я тебе глядела в глаза, так как же тыспрашиваешь, меня ли ты встретил? Ну характер! А знаешь, я ужасно хотеларассмеяться, когда ты там мне в глаза глядел, ты ужасно смешно глядел.

Она хохотала ужасно. Я почувствовал, как вся тоска сразуоставила мое сердце.

— Да как же, скажи, ты там очутилась?

— У Анны Федоровны.

— У какой Анны Федоровны?

— У Столбеевой. Когда мы в Луге жили, я у ней по целым днямсиживала; она и маму у себя принимала и к нам даже ходила. А она ни к комупочти там не ходила. Андрею Петровичу она дальняя родственница, и князьямСокольским родственница: она князю какая-то бабушка.

— Так она у князя живет?

— Нет, князь у ней живет.

— Так чья же квартира?

— Ее квартира, вся квартира ее уже целый год. Князь толькочто приехал, у ней и остановился. Да и она сама всего только четыре дня вПетербурге.

— Ну… знаешь что, Лиза, бог с ней с квартирой, и с нейсамой…

— Нет, она прекрасная…

— И пусть, и книги ей в руки. Мы сами прекрасные! Смотри,какой день, смотри, как хорошо! Какая ты сегодня красавица, Лиза. А впрочем, тыужасный ребенок.

— Аркадий, скажи, та девушка-то, вчерашняя-то.

— Ах, как жаль, Лиза, ах, как жаль!

— Ах, как жаль! Какой жребий! Знаешь, даже грешно, что мыидем такие веселые, а ее душа где-нибудь теперь летит во мраке, в каком-нибудьбездонном мраке, согрешившая, и с своей обидой… Аркадий, кто в ее грехевиноват? Ах, как это страшно! Думаешь ли ты когда об этом мраке? Ах, как ябоюсь смерти, и как это грешно! Не люблю я темноты, то ли дело такое солнце!Мама говорит, что грешно бояться… Аркадий, знаешь ли ты хорошо маму?

— Еще мало, Лиза, мало знаю.

— Ах, какое это существо; ты ее должен, должен узнать! Еенужно особенно понимать…

— Да ведь вот же и тебя не знал, а ведь знаю же теперь всю.Всю в одну минуту узнал. Ты, Лиза, хоть и боишься смерти, а, должно быть,гордая, смелая, мужественная. Лучше меня, гораздо лучше меня! Я тебя ужаснолюблю, Лиза. Ах, Лиза! Пусть приходит, когда надо, смерть, а пока жить, жить! Отой несчастной пожалеем, а жизнь все-таки благословим, так ли? Так ли? У меняесть «идея», Лиза. Лиза, ты ведь знаешь, что Версилов отказался от наследства?

— Как не знать! Мы уже с мамой целовались.

— Ты не знаешь души моей, Лиза, ты не знаешь, что значил дляменя человек этот…