круглый год, подрабатывая на кафедре. – Василиса усмехнулась. – Удивительно, но этот исключительный случай вновь достался именно мне.

– А что именно послужило причиной конфликта между вами и Дубовицким Игорем? – Морозов не стал вдаваться в подробности личной жизни свидетеля, поскольку эта часть информации не являлась ценной для предварительного расследования. Праздное любопытство или человеческое сочувствие были неуместны с его стороны. В этом Морозов был уверен.

– Может, ревность… что Соня была близка с кем-то, кроме него, – Василиса неопределенно повела плечами. Она не лукавила и сама бы хотела узнать ответ на этот вопрос.

– Но, как я понял из показаний Дубовицкого, он не разделял чувства потерпевшей. Более того, относился к ним отрицательно. Разве нет? – Морозов удивленно вскинул брови.

– Кто знает, что у него творится в голове… – Колычева опустила голову.

– У потерпевшей могли быть иные увлеченности? Как вам известно, ее тело обнаружили в крыле, где расположены комнаты для парней. У нее мог быть кто-то помимо Дубовицкого?

– Сомневаюсь, но лучше бы у нее был кто-то другой.

– А дневник? – неожиданно для Колычевой спросил следователь. – Вам что-то известно о дневнике Василевской?

– Когда я приходила на крышу, всегда заставала ее за этим занятием. Она постоянно что-то записывала в своей тетради. В день нашего официального знакомства я спросила Соню о ней. Она сказала, что записывает стихи о любви. – Василиса тепло улыбнулась. – Творческая натура с тонкой душевной организацией, – вспомнила она слова Сони.

– Тетрадь со стихами? Не дневник?

– Это наверняка был дневник. Но люди не любят о таком распространяться. – Василиса заметила скептический взгляд следователя и решила объясниться, несмотря на то что эта информация касалась ее лично: – У меня было тяжелое детство. В особенности школьные годы. Я вела дневник, в котором хранила секреты. Многие из них были постыдными, и… – Василиса нервно провела языком по губам. Не желала говорить о сексуальных домогательствах отчима следователю. – Моя на тот момент лучшая подруга рассказала об этом в классе, и главный задира обнародовал записи для всей школы. – Василиса натянуто улыбнулась. – Урок для меня: секреты нужно держать в своей голове. Безопаснее места просто нет.

– Сочувствую. – Морозов был искренним. Дети подросткового возраста в любые годы были по-особенному жестоки к тем, кто проявлял слабость. Низко и подло. Не каждый ребенок смог бы справиться с подобным унижением и предательством. Но справилась ли девушка, сидевшая перед ним? В этом следователь отчего-то сомневался. – А что насчет брата Василевской? Матвея Зиссермана? Какие у них были отношения?

– Я уже говорила, что они не общались. Василевская вообще не общалась ни с кем из членов своей семьи. И причина мне неизвестна.

Возможно, неосознанно, но Соня много говорила о сводном брате. Так, невзначай, между разговорами обо всем и ни о чем в принципе, она вновь и вновь возвращалась к воспоминаниям о нем. Василиса знала, что в школе Матвей играл в футбол и даже хотел стать профессиональным спортсменом, но против решения отца идти не посмел. Его любимый цвет фиолетовый, а ненавистный – желтый. Каждую ночь в родительском доме он засыпал в наушниках под монотонные лекции по астрофизике и звездной астрономии. Матвей любил вставать раньше всех и есть на завтрак овсяную кашу, щедро сдобренную сгущенным молоком. У него была ужасно раздражающая привычка ритмично стучать по столу всем, что попадалось под руку, когда он был увлечен просмотром фильмов или корпел над учебниками. Соня всегда злилась, но никогда не делала замечаний.

Василиса знала о Матвее так много, словно сама прожила все детство рядом с ним. И без труда узнала его в ту новогоднюю ночь, ведь его фотография была в медальоне Сони рядом с фотографией ее покойной матери. Именно тогда Василиса поняла, как много брат на самом деле значил для подруги. Поэтому была уверена, что причиной их разлада являлся именно Матвей и никто другой. И, честно говоря, вмешиваться в их взаимоотношения не желала. Однако после очередной встречи с Соней накануне тридцать первого декабря, где она горько плакала, злилась на Игоря и впервые за долгое время с тоской вспоминала семью, Василису словно перемкнуло.

Почему, когда рядом с ней ее брат, Соня вынуждена защищаться самостоятельно и справляться со своими проблемами в одиночку? Почему он не мог заступиться за нее перед Игорем? Его широкая улыбка и звонкий смех зародили в Василисе какое-то едкое, липкое чувство. Тогда она перешла черту. Засунула свой нос в ящик с чужим бельем и более того – примерила его на себе. В ту ночь, оказавшись наедине, она высказала ему все и не заметила, как яркий громкий спор перешел в задушевный разговор до утра.

Как таковой договоренности между ними не было и быть не могло. Матвей ни о чем не просил, но Василиса рассказывала ему то, что могла себе позволить, и каждый раз видела благодарность в его глазах. Он хотел быть частью ее жизни, пусть и оставался в тени.

Колычева была тверда в своем намерении не рассказывать ничего про Матвея следователю, поскольку не сомневалась в его честности, преданности и безусловной братской любви. И невероятно жалела, что Василевская так и не узнала о том, что в ее семье был тот, кто искренне переживал, ужасно тосковал и безгранично любил.

– Желаете что-то еще пояснить по обстоятельствам дела? – устало спросил Морозов, тяжело вздохнув.

Ключ от комнаты Василевской в правом кармане брюк нещадно жег кожу. Но Василиса никогда бы не рискнула обсуждать со следователем Богдана и его возможную роль в этой истории. Она была уверена в друге и искренне верила, что ее находка – лишь недоразумение, у которого наверняка было разумное объяснение.

– Нет, – уверенно произнесла Василиса. – Я рассказала все, что знаю.

Спустя два часа…

Библиотека. Все тот же темный закуток. Василиса развалилась на мягком диване, подложив под спину пару подушек, и уже несколько долгих минут перечитывала одно и то же предложение. Просто буквы, которые никак не желали складываться в слова. Глаза блуждали по книжным страницам, печатным строкам, но вновь и вновь убегали вслед неприятным мыслям. Сознание проецировало картинки. Яркие. Четкие. Живые. Все эти годы с большим трудом, но Василиса справлялась. Со своими страхами, с нескончаемым унижением и жгучей болью, которая со временем так и не исчезла. Притупилась, но продолжала ныть где-то глубоко внутри.

Василиса злилась на Игоря за его жестокость, эгоизм и беспечность. Столько раз она сталкивалась с тем, что люди вокруг ни на грош не ценили ее чувства. Мама. Проклятый отчим. Любимый учитель. Лучшая подруга. Друзья. Каждый из них предал