Какой труп? – Степан переводил ошарашенный взгляд со следователя на Хомутова и обратно. – Я правда ничего не знаю. – Он подался вперед и вцепился в подлокотники кресла до белизны в пальцах.

Морозов с некоторым скептицизмом относился к словам свидетеля, но абсолютно точно верил в подлинность его реакции. Меж тем фактические обстоятельства дела не вписывались в рамки сложившейся ситуации.

– Степан Николаевич, давайте начнем сначала. – Морозов тихо вздохнул. – Вы были знакомы с Василевской Соней, студенткой второго курса факультета живописи?

– Нет, нет и еще раз нет! – Зиновьев был взволнован.

– Хорошо, – поспешно сдался следователь. – Давайте по-другому. Вы проживаете в комнате под номером «405»?

– Четыреста пять? – плечи свидетеля опустились, и он на мгновение задумался, опустив глаза. – Вы имеете в виду комнату в студенческом общежитии?

– А есть другое?

– Разумеется! Я выпускающийся магистрант. – Зиновьев свел светлые брови на переносице и поджал губы. – Мы живем в преподавательском общежитии вместе с аспирантами и профессорами.

Следователь удивленно вскинул брови и поспешно открыл рюкзак, который стоял по левую руку от него. Выудил оттуда синюю папку, ослабил резинки на уголках и стал перебирать документы. Нашел нужный, пробежался глазами по темным строчкам и вновь убедился в правдивости собственных слов.

– Здесь указано, что четыреста пятая комната закреплена за вами, – настаивал следователь и передал свидетелю утвержденный ректором список.

– Все верно. – Зиновьев даже не взглянул на протянутый лист бумаги. – Эта комната была закреплена за мной, еще когда я был старостой факультета. С тех пор ничего не изменилось. Она нежилая. – Степан заметил недоумевающий взгляд следователя и решил внести ясность: – Четыре года назад я попросил администрацию выделить для нужд обучающихся помещение в здании общежития, где мы могли бы работать над какими-то общими проектами. Все мастерские находились в учебном корпусе, который закрывается на клюшку в двадцать два часа. В общих гостиных по вечерам всегда было много студентов. А после комендантского часа находиться там было запрещено. Личные комнаты тоже не подходили, поскольку мы могли мешать нашим соседям.

– Коворкинг? – предположил Морозов, выгнув бровь.

– О! – лицо Зиновьева вытянулось в удивлении. – Вы меня удивили! – выпалил он, на что следователь лишь тихо усмехнулся. – Да, что-то вроде того. Мне предложили эту комнату – четыреста пятую. По планировке она по какой-то неведомой мне причине отличалась от других комнат. Была значительно больше, просторнее. Над ней немного пошаманили: установили хорошую звукоизоляцию, убрали кровати, поставили диваны для удобства, холодильник, чтобы не голодать по ночам, столы, компьютеры и прочее барахло. – Зиновьев слегка откинулся на спинку кресла и вытянул ноги. – Когда я окончил бакалавриат, старостой, который был ответственен за общежитие, назначили Коваленского Даниила, и я передал ему ключи от комнаты, поскольку магистрантам она была без надобности. В преподавательском общежитии совсем другие порядки.

– Почему комнату не закрепили за новым старостой?

– Не знаю. – Зиновьев неопределенно повел плечами. – Наверное, не было особой надобности. Если честно, не уверен, что ей вообще сейчас пользуются.

– Мне говорили, что комнаты проверяют раз в две недели на наличие запрещенных предметов и веществ, – вспомнил Морозов слова Горского. – Четыреста пятую тоже проверяли?

– Нет. Зачем? – Зиновьев искренне удивился, вскинув брови. – Там же никто не жил и не живет.

Следователь прислонился к спинке дивана, сжал в руках бесполезный список и растерянно посмотрел на Хомутова. Тот задумчиво блуждал взглядом по экрану ноутбука и нервно покусывал губы. Морозов надеялся на показания Зиновьева, поскольку верил, что жильцы комнаты могли что-то видеть или слышать, но просто испугались рассказать об этом следователю или не придали этому значения. Меж тем снова попадание мимо яблочка. Оставалась одна надежда: экспертиза по веревкам. Если она отрицательная, Морозов окажется в ситуации загнанной в угол мыши.

Конечно, он не мог принимать слова Зиновьева за чистую монету, но оснований не доверять его показаниям у Морозова не было. Кроме того, тщательный осмотр комнаты требовал разрешение на обыск, а на его получение полагалось дополнительное время и, конечно же, основания.

Его скверные догадки не имели абсолютно никакого веса без прямых доказательств или… чистосердечного признания. Это ужасно раздражало.

Часть 3

«Правда на поверхности»

Глава 13

Март. Год поступления Колычевой

[07.03.2023 – Пятница – 10:50]

Эксперт, Василий Потапов, которого следователь звал просто «Топотун», позвонил ранним утром, когда Морозов с трудом разлепил глаза и лениво давился горьким кофе. При проведении сравнительной экспертизы веревки, на которой был найден труп потерпевшей, и тех мотков, изъятых в репетиционном зале, удалось установить общую родовую принадлежность волокон аналога к волокнам фальшивого орудия преступления. Иными словами, веревки были одинаковыми. Но это, к сожалению, ничего не доказывало.

Вместе с тем совокупность иных обстоятельств говорила о многом. Согласно изъятой накладной из отдела материально-технического обеспечения, некоему Евгению Федоровичу Меркулову, о котором ранее упоминал староста Кауфман, была выдана сотня метров джутовой веревки – по десять метров в каждом мотке. Данный факт подтверждался его подписью и собственноручно исполненной надписью: «Получил десять мотков джут. веревки по десять метров 14.02.23».

Факт оставался фактом – пропал целый моток.

Около десяти метров – как теперь выяснилось – аналогичной веревки было обнаружено на трупе с учетом петли и узла. Небольшая погрешность, разумеется, имела место. Но для следователя выводы эксперта – своего рода хрупкая соломинка, за которую он уцепился. У него появился повод допросить Меркулова.

Морозов приехал в академию ранним утром. Благодаря содействию Якунина ему удалось найти нужного студента. Однако тот отказывался участвовать в следственном действии – и никакие уговоры со стороны следователя не дали нужных результатов. Меркулов пропускал любые предупреждения мимо ушей, чувствуя в себе какую-то непоколебимую уверенность и силу. Следователь понимал, что дерзость Меркулова была не напускной и не являлась показательной – она определенно имела под собой устойчивый фундамент. Вместе с тем подобное поведение укрепило в сознании Морозова понимание того, что парню явно было что скрывать. Значит, он шел в верном направлении. К сожалению, официально Морозов не обладал правомерными ресурсами для принудительного допроса свидетеля в силу закона. Пришлось бы следовать по бюрократичному пути: выдать под подпись повестки и лишь после повторной неявки оформить принудительный привод, который, как правило, не всегда был эффективен.

Однако, к счастью Морозова, в разговор вмешался Якунин, и Меркулов согласился дать показания лишь в присутствии своего адвоката. О чем говорили студент и проректор, оставшись наедине, следователь не знал. Меж тем подобный компромисс всецело его устраивал. Он готов был ждать. Хотя, откровенно говоря, иного выбора у него не было.

– Разрешите?

На пороге клубной