— Мы пришли не за славой, а за жизнью, — говорил Рыжеусый. — А жизнь стоит дороже любой победы.

Теодор слушал молча, глядя на вражеский лагерь, словно стараясь разглядеть, что скрыто за этим настороженным затишьем.

На 'ничейной’полосе земли, разделяющей два войска, турки воздвигли лёгкий шатёр. Полотнище его было простым, пыльно-белым, лишь на вершине торчала золоченая пика. Шатёр поставили быстро, дело привычное: четыре человека натянули канаты, вбили колышки, и ткань встала, как будто сама по себе.

Вокруг лагеря ромеев поднялся лёгкий шум. Теодор смотрел на происходящее с прищуром, его лицо было непроницаемо.

— Переговоры? — удивлённо поднял брови Юц.

— Пойду, узнаю.

— А может не стоит?

— Ох, всякое может быть. — Теодор пробежался взглядом по тем, кто был рядом. — Если я не вернусь — за старшего… За старшего Евстафий.

Рыжеусый слегка поклонился, а Мардаит сжал губы.

— Надо только немного подготовиться…

В шатре, натянутом на краю турецкого лагеря, стояла тягостная тишина. Теодор сел напротив бея, сложив руки на столе из тёмного дерева. Вечерний свет заходящего солнца выхватывал его спокойное, почти бесстрастное лицо. Бей напротив, облачённый в пёструю парчу и увешанный золотыми украшениями, пытался скрыть своё недовольство.

Никто не желал друг другу здоровья, не заговаривал о погоде, о семье, об урожае, как это было обычно принято.

— Меня зовут Усман. Ты хочешь переправиться на тот берег, ромей? — спросил он, делая глоток из чаши. Голос его был сух.

— Хочу, — ответил Теодор. — И переправлюсь, с твоего согласия или без него.

Бей поднял бровь, но не ответил. Теодор продолжил:

— У нас есть пушки. Больше мушкетов. Мои люди готовы умереть, но ваш берег станет нашим, если вы решите препятствовать.

— А если не решу? — с притворным равнодушием спросил бей.

— Тогда ты сохранишь своих воинов, свою честь и свою казну, — сказал Теодор и, чуть помедлив, добавил: — А может быть, и обогатишь её.

С этими словами Теодор с усилием поднял с земли и выложил на стол сумку монетами.

Бей внимательно посмотрел на него, потом на мешочек, но всё ещё не выказал согласия.

— Сколько? — тихо спросил он, будто взвешивая в уме предстоящую сделку.

— Столько, чтобы ты не жалел об этом дне, — ответил Теодор. — Достаточно, чтобы твои воины не спрашивали, почему ты отпустил нас.

Наступила пауза. Бей потянулся за чашей, сделал глоток и посмотрел в глаза Теодору.

— Ты человек разумный, ромей. Я приму твои условия.

Он взял мешочек с золотом и поднялся.

— Надеюсь мы больше никогда не встретимся.

— Надеюсь, бей Усман. — ответил Теодор, вставая.

Рукопожатия не было, но слова были сказаны. Уже на следующий день турецкое войско снялось с места и ушло, а ромеи начали переправу.

Переправа через Марицу была делом тяжёлым и долгим. Река, казалось, лениво смотрела на суету ромеев, блестя на солнце гладью воды, что, несмотря на кажущуюся спокойность, могла вмиг потопить невнимательного. Сначала отправили трапезитов — проверить глубину, искать место, где течением можно было бы управиться без потерь. Те вернулись, промокшие, но уверенные: броды есть, хоть и ненадёжные.

(р. Марица)

Начали с того, что перевезли лёгкий обоз и часть людей. Лошади, погрузившись по грудь, неохотно шли вперёд, многие пытались уплыть обратно, но крики погонщиков и хлёсткий треск бичей всё-таки заставляли их двигаться. Многие вещи с телег приходилось переносить вручную. Другие же — надёжней привязывать, чтобы не смыло. Люди работали с утра до самого заката, пока наконец основная часть обоза и скота не оказалась на северном берегу.

Самое сложное было с тяжёлыми повозками, в которых везли пушки и боеприпасы. Их переправляли на плотах, тут же срубленых. Один такой плот всё же перевеонулся, и пришлось извлекать ядра и бочонки с порохом прямо из мутной воды, ругая и судьбу, и косоруких плотников, которые эти плоты строили.

Когда последний человек ступил на твёрдую землю северного берега, уставшие, грязные, но целые, ромеи, не теряя времени, взялись укреплять лагерь. Марица теперь осталась за спиной, а впереди была дорога, ведущая вглубь родных земель.

Люди радовались. Состояние покоя казалось таким близким, что уже казалось настоящим счастьем.

— Эй, старик! Всё ли спокойно в Империи? — крикнул Юц, натянув поводья.

— Да как сказать, господин… — заговорил старик, шаркая босыми ногами по пыльной дороге. Голос его был хриплым, будто от вечной простуды. Он снял потертый колпак, прижал к груди и так и не выпрямился из поклона. — Сарацины, как вы, через реку переправляются, грабят… Молодёжь, кур и коров увозят… А так… рыба, слава Богу, ловится. Это уж хорошо.

— Дурак! — не выдержал Юц. — Про войско расскажи! Были ли победы или поражения за последнее время?

— Ох, это… — старик замялся, почесал шершавую щёку. — Войско императора, говорят, на Дунае воюет. Побеждает, конечно же. Ну, как им не побеждать-то? Оно ведь императорское…

Он хмыкнул, но тут же притих, заметив, как Юц погрозил ему плетью.

— Но подробностей не скажу, не знаю… Старый, не помню ничего.

— Наш анабасис практически завершён, воины, — сказал Теодор. — Осталось лишь встретить комитов императора, рассказать им всё, что мы сделали, а затем найти удобное место и честно поделить всё, что мы заработали.

Лагерь оживился. Кто-то хлопнул соседа по плечу, кто-то, не стесняясь, рассмеялся. Один из болгар:

— Чухте ли, братя? Дележ напред! Те се върнаха живи у дома, което означава, че животът беше успешен! (Слышали, братья? Делёж впереди! Живыми домой вернулись, а значит, жизнь удалась!)

— Не спешите, — перебил всех Мардаит, подходя ближе. Старый друг посмотрел на Теодора. — Посмотрим, что нам скажут комиты. Им ведь всегда есть, что добавить.

— Ох, не каркай, Сид, — вставил Траян — Неужели после всех наших трудов они посмеют отнять нашу долю?

— Не отнимут, так сократят, — хмыкнул Сид. — Знаем мы этих комитов, их жадность всем известна. Глотка бесполезной морской воды не допросишься.

Все зашумели, засвистели, заспорили перебивая друг друга.

Теодор поднял руку, призывая к порядку.

— Не время для подозрений, друзья. Мы доказали свою верность, пролили кровь и не оставили ни одного долга неоплаченным. Империя нуждается в таких, как мы. Я верю, что император оценит наши труды.

— Теодор е во право!