— А куда тебе их тратить? — с усмешкой бросил Лемк, слегка повернув голову.

— Были бы деньги, — ответил солдат, не смутившись, — а тратить всегда найдётся куда. Мало ли возможностей по пути…

В строю раздался тихий смешок, короткий, словно кто-то пытался его подавить. Но командир не остановил лошади. Он понимал: этот разговор не о деньгах, а о чём-то большем. Люди хотели знать, что их усилия, кровь и пот стоят чего-то, что за их жизнь платят не только обещаниями.

Теодор успел уловить чью-то фразу: «При дележе добычи нам достанутся копыта».

— Дойдём — получишь, — сухо подытожил он. — А пока держи оружие крепче. Врагу наши карманы интересны не меньше, чем нам самим.

И колонна продолжила путь, оставив за собой пыль и невысказанные мысли. До Империи были еще сотни миль.

Первым делом войско вышло к Стримону.

Здесь по утрам над водой стлался густой туман, холодный и тяжёлый. Берега реки, поросшие ивами и тростником, выглядели дикими, но в их укромных уголках прятались жизни, незаметные для постороннего глаза. Тут скользила рыба, там осторожно пила воду косуля, а чуть дальше слышался плеск весла, с которым рыбак медленно раздвигал гладь реки.

Но такая идиллия продолжалась недолго, так как появлялись трапезиты/разведчики, распугивая всех.

Когда вышли к развилке дорог — на север, во Фракию, то есть в Империю или южнее — в глубь Македонии, на Фессалоники, то Лемк приказал поворачивать севернее.

Мардаит, несмотря на то, что так и не набрал прежнюю форму, по прежнему был горяч, когда он что-то вбил себе в голову.

— Тео, нам надо идти на Фессалоники!!!

— Сид, друг мой, я думаю что ты сильно неправ. Фессалоники — это не просто город. Это крепость, укрепившаяся за долгие века. Там живет огромное количество людей, готовых защищать город. Помнишь, это был второй город Империи?

— Вот поэтому и надо идти на него! Представь тот триумф, когда мы возьмем его яростным штурмом! Нас представят басилевсу! Мы исполним все свои мечты! О нас будут слагать песни!

— Ты забываешь кто мы. Мы — горстка людей…

— Ничего себе горстка!

— Горстка, Юц. А они — целый город Десятки тысяч людей. Не забывайте, у них есть опыт войн с латинянами — а там живет наверняка множество отураков. У них есть стены. Чем мы будем брать те стены? А стены сложены еще нашими предками, насколько я слышал, да еще и сарацины настроили немало, обновив их со временем. Те пушечки, которые мы тащим, могут помочь для полевых сражений. Даже если мы ими начнем бить стены… Помните сколько ядер уходило на стены городов, когда мы шли ещё с савойцами герцога Карла? И видели сколько есть у нас?

— Зато у нас есть правое дело и жажда мести! Местные нас поддержат, поверь мне, Теодор.

— Поддержат, когда увидят, что мы побеждаем, Йованна А пока мы лишь кучка в несколько тысяч необученных мужчин. И одной женщины.

— Не одной!

— Не придирайся к словам!

— Но мы движемся вперед! Мы уже одержали победы…

— Движемся, да. Но осада — это совсем другое дело. Ты хоть знаешь, как правильно вести осаду? Я вот не очень. И, честно говоря, мне кажется, что нас слишком мало для такого предприятия.

— Теодор, ты всегда ищешь причины отступить! Мы не можем вечно прятаться по кустам. Нам нужно действовать решительно! Отомстить проклятым завоевателям!

Эти слова были обидны.

— Решительность — это хорошо, но ее нужно сочетать с разумом. Мы должны расплатиться по древним счетам, но не ценой наших жизней.

— Смыть счеты можно только кровью! Только потоками турецкой крови мы сможем отомстить за все обиды, которые они нам нанесли.

— Нет, друзья мои. Я считаю, что только подвижность, как написано в советах прежних императоров, спасает нас. И лучше нам унести ноги, пока Дамат-паша или еще какой-нибудь знатный румелиец вновь соберет силы. Что наверняка сейчас и происходит.

— Мы не боимся драки! — вскинулась Йованна.

— У нас тут её никто не боится. Но драться надо с умом. Нам до Империи еще больше двух недель пути. Всё, закончим на этом. Dixi.

Мардаит, Йованна, Траян остались недовольны. Рыжеусый Евстафий, Галани, Юц и Ховр поддержали Лемка. Евхит остался нейтральным в этом обсуждении, безучастно читая какое-то старое писание.

Дорога повернула ближе к берегу и побережье моря открылось внезапно, словно изломанная линия горизонта распахнулась перед взором воинов. Они шли долго, и запах соли, принесённый ветром, первыми наполнил их носы. Перед ними раскинулся залив Орфанос, часть Фракийского моря, которое в свою очередь было частью Эгейского: оно было спокойное, словно замершая поверхность металла, под высоким солнцем. Его вода была серо-голубой, и даже взгляду становилось мягче. Ховр это объяснял тем, что это просто с каждым шагом они всё ближе к дому, что они стоят на пороге другой, более дружелюбной земли.

Берег оказался простым и неприхотливым. Низкий песчаный откос, обрамлённый скромными скалами, поросшими редкой травой. Здесь не было ни пристаней, ни домов, только чистое, дикое пространство. Волны накатывали равномерно, словно отсчитывали время, и этот ритм завораживал после хаоса похода. Некоторые из воинов присели на камни, усталые и молчаливые, вглядываясь в горизонт, где море сливалось с небом.

Местность вокруг, казалось, дразнила людей в войска, ещё недавно живших едва ли не на хлебе им воде, своей щедростью. Утки, гуси, индюшки — всякая домашняя птица разгуливала по дворам без страха. На лугах паслись овцы и быки, медленно пережёвывая траву, словно и не догадываясь о приближении чужаков. Для людей всё это представлялось не просто добычей, но чем-то вроде милости судьбы.

— Милостивая земля, — заметил Галани, наблюдая, как один из воинов нес подмышкой жирного гуся.

— Интересное слово для грабежа, — усмехнулся Теодор, подтягивая ремни на поясе.

— Это не грабёж, — ответил ромей с уверенностью, — это приз. Иначе он достанется врагу.

— Вот что значит, — сказал Теодор, проводя взглядом по ещё уцелевшим домам и полям, где лениво паслись стада, — впереди не прошлись дворяне и латиняне, вычищая всё, что можно.

Его голос прозвучал спокойно, почти равнодушно, но в этих словах таилась горечь опыта. Солдаты, слышавшие его, коротко усмехнулись, вспоминая, как выглядели деревни после знати. Поля, вытоптанные копытами, амбары, разорённые до последнего зерна, и хижины, обвалившиеся от того, что