хочет сказать что-то ещё, судя по выражению его лица, что-то важное, но Серый не даёт ему договорить, резко распахнув дверь и предупредив, что Стрела уже захлопнул капот минивэна и сейчас вернётся.

Мне не терпится поинтересоваться у Киры, правда ли то, что говорил Клим, и, когда шаги за дверью стихают, незаметно от Дины, тихим шёпотом задаю ей вопрос. В ответ получаю слабый кивок. Мы не рассказываем Дине о планах Стрелы, но, к моему удивлению, она соглашается на всё и без этого.

— Я устала, хочу домой, — говорит она. — Сколько можно здесь сидеть? Никто нас, походу, не ищет, и этот сам не знает, что с нами делать.

— Вообще, не верится, что они нас просто так отпустят, — высказываю я свои опасения. Во мне осталось слишком мало крепких нервов и самообладания, приходится с силой сжимать челюсти, кусать губы, чтобы не устроить истерику, не закатить скандал, не разреветься, в конце концов. Что он за человек? Едва ли не в любви мне клянётся, сестру успокаивает, сам же обдумывает, как будет убивать нас на глазах у той, что сделала ему больно. Он ненавидит всё и всех, может и самого себя в придачу. Наверное, думает, что ему так будет легче, когда умоется нашей кровью. Что-то подсказывает мне, что у него вовсе не три патрона, а куда больше...

Никогда прежде мне не было так больно. Сердце вырвано из груди и втоптано в грязь. Как теперь смотреть ему в глаза?

— Отпустят, если пообещаем молчать, — убеждает меня Кира. — Я лично не собираюсь Диму сдавать. Диан, на тебя надежда. Я знаю, что Егор с тобой так поступил. Но он просто дурак, а так ты ему нравишься, правда. Поехали... Пожалуйста...

Вечером Стрела, как обычно, протягивает мне ладонь, чтобы увести к себе, но я не спешу подавать ему руку.

— Я хочу переночевать с девочками, — говорю, опустив глаза в пол. Теперь мне неприятно даже смотреть на него. Не так, как на Клима, этот парень почти всегда был мне противен. Гложет обида, выжигает внутренности.

— Переночуешь. До отбоя еще три часа, — настаивает, пытаясь схватить меня за запястье. Нервно одергиваю руку, но соглашаюсь идти с ним, чтобы ничего не заподозрил.

Нужно потерпеть ещё немного, подавить свою гордость. Еще пару дней назад я думала, что растеряла все шансы на свободу, но один из них снова замаячил на горизонте. Возможно, я схожу с ума, совершаю непоправимую ошибку, всё может обернуться кошмаром, но лучше я погибну от рук психопата, чем от того, кому почти отдала своё сердце.

Не говоря ни слова, начинаю сразу же раздеваться. Снимаю футболку и шорты, но только дело доходит до трусов, Вадим меня останавливает.

— Что ты делаешь?

— Как что? Работу тебе облегчаю, — говорю. — Ты же меня не по душам поговорить привёл. Давай, успеем пару раз до отбоя.

Стянув трусики, ложусь в незаправленную постель и прикрываюсь простыней. Вадим как стоял, так и стоит, руки по швам, на лице глубокое недоумение. Мои щёки горят огнем, словно их нахлестали банным веником.

Он не торопится снимать с себя одежду. Садится рядом, развернув торс в мою сторону, обволакивает мою руку тёплыми слегка шершавыми ладонями. Молчит.

— Ну ты будешь раздеваться или нет? — спрашиваю. — Я хочу побыть одна, чтобы никто не сопел мне в ухо. Подумать. Так что, давай быстрее.

Напряжение в комнате растёт с каждой секундой и каждым моим небрежно брошенным словом. Вадим сердится, это видно по глубокой складке между чёрных бровей и плотно сжатым губам. Еще немного, и совсем разозлится. Трахнет меня и выкинет из комнаты. А мне только это и нужно. Я хочу уехать отсюда как можно дальше. Выдрать тупой нож, что он вонзил в мою грудь, забыть его прикосновения, вкус его губ. Вырвать с корнем из своих мыслей.

Он поступает совсем не так, как я хотела... Укладывается рядом и, применив капельку грубой мужской силы, разворачивает к себе моё лицо. Взгляд падает на чуть приоткрытые губы. Легонько, почти не касаясь кожи, гладит щёку большим пальцем.

— Скажи мне только одну вещь. Если так получится, что нам с тобой придётся расстаться. Через года три, может раньше, может, позже, я вернусь, и... Ты сможешь хотя бы поговорить со мной тогда? Не говоря уже о чём-то более серьёзном.

— Поговорить смогу, — отвечаю. — Скажу тебе спасибо за весь этот ужас, потому что я больше ничего не боюсь. Есть вещи куда страшнее, и я буду к ним готова. Но я всё-таки надеюсь, что если и выберусь отсюда, то больше никогда тебя не увижу.

— Спасибо за честность, малыш...

Смахнув одинокую слезинку со щеки, он дарит мне поцелуй, который в самом деле кажется мне прощальным. Долгий и совсем не требовательный, без лишней страсти и огня, нежный и глубокий. Сердце ноет так, что я чувствую реальную саднящую боль в грудной клетке. И она не утихает даже когда он отпускает меня.

Приходится приложить немало усилий, чтобы скрыть свои эмоции, пока иду до комнаты, и, когда за мной закрывается дверь, Дина ловит меня, сгорбленную пополам. Дождавшись, пока утихнут почти беззвучные рыдания, и слёзы начнут высыхать на пылающем лице, она спрашивает меня, готова ли я ехать сегодня.

Молча киваю в ответ.

Поздно ночью братья тихо пробираются в комнату и выводят нас по одной, шикая, когда под ногами скрипят доски. Втроём влезаем на заднее сидение минивэна, парни устраиваются спереди. Вполголоса спорят о чем-то, но из-за лёгкой паники и гулко бьющегося в груди сердца я их почти не слышу. Ощущение, что всё это — часть какого-то поставленного Вадимом спектакля, никак не хочет отпускать меня, однако он так и не появляется на пороге дома, а мы, наконец, трогаемся с места.

Глава 36

Закрыв глаза, я вижу перед собой события той ночи. Не только вижу, но и слышу, стоит остаться в глухой тишине. Чувствую запахи...

Влажный осенний лес. Оглушающие выстрелы. Ужас, пронизывающий до костей. Кровь. Агония. Смерть...

Серому удалось выжать из минивэна жалких три или четыре метра, а потом он заглох. Никто из парней не ожидал такого поворота, а в моей памяти всплыл момент, когда Серый караулил меня и своего брата за дверью туалета. Он сказал что-то про капот, мол, Стрела его захлопнул и идёт к дому. Мог он