руку к пистолету. Клима застрелили. К нам приближался наряд полиции, я уже видела мужчин в чёрной форме издалека. А Вадим зачем-то взял незаряженный пистолет, и...

Я бросилась к нему. Не обращая внимания на лужу крови под лежащим в неестественной позе на обочине Егором, не слушая крики и стоны девушек, метнулась к сидящему на земле мужчине и опустилась рядом с ним, невзирая на боль, когда мелкие камни впились в кожу на коленях. С силой вцепилась в его сжимающую пистолет ладонь.

— Не надо, Вадим, пожалуйста, брось его, они убьют тебя! — я не могла не смотреть на его окрашенную в темно-алый цвет футболку, на искажённое болью лицо, на вымученную улыбку, которую он с таким усилием выдавил из себя, глядя в мои глаза. Сотню раз я представляла себе эту картину, и всё думала, что буду чувствовать, когда увижу его смерть. Но так и не получила ответ на свой вопрос.

— Клим уже убил меня, малыш, — прохрипел он, выпуская пистолет из руки. — Я не выберусь. Прости... За всё прости. Я рад, что смог тебя защитить хоть где-то...

Он обнял меня. В тот момент мне показалось, что обнял и положил голову на плечо. Но спустя мгновение мне стало тяжело, когда его тело обмякло и начало придавливать меня своим весом.

— Вадим! Очнись, слышишь?! Вадик!

Надрывая горло, я пыталась привести его в чувство, но в этом не было никакого смысла. Он уже ничего не слышал...

Глава 37

На улице сегодня на редкость мерзко, ветрено. Собачий холод пробирается под тонкое пальто. Запахнув его посильнее, туже затягиваю платок на почти открытой шее. Сухая подмерзшая трава хрустит под подошвой ботинок. Терпеть не могу кладбища. Не люблю всем сердцем, и бываю здесь только если есть на это веская причина — такая, как похороны дорогого мне человека.

Не сказать, что мы были слишком близки, сейчас, стоя в стороне, я это понимаю. Я здесь чужая. Но что-то заставило меня сесть на автобус и приехать в посёлок. Совесть? Потому что эта шальная пуля в действительности предназначалась мне?

Мне нет никакого дела до незнакомых мне скорбящих людей, возрастных мужчин в серых костюмах, и женщин в чёрных платках, собравшихся вокруг закрытого гроба. Поэтому, когда его опускают в яму, я подхожу, чтобы бросить горсть земли и разворачиваюсь, чтобы вернуться на автобусную остановку. Пусть он приедет только через час, желания и дальше находиться здесь, у меня нет. Пройдя через кладбищенские ворота, слышу, как кто-то зовёт меня и оборачиваюсь.

— Подожди...

Я видела её с самого начала похорон, но не стала подходить близко. В отличие от меня, с ней мать Оксаны вела себя радушно. Киру она пожалела, а про нас сказала дословно: "Вот эти две тварюги живы остались, а Оксаночку убили, несправедливо это всё". Я уже давно в курсе, что характер у её матери довольно скверный, и понимаю, что порой горе делает с человеком страшные вещи, но эти слова, так или иначе, меня задели. Полоснули тупым ножом по сердцу.

— Ты на автобус? — спрашиваю, замедлив свой шаг.

— Ага.

Сегодня у меня еще не было возможности поговорить с ней, как и в прошлые дни. В отделе полиции мы практически не пересекаемся, а в первые дни после нашего освобождения её вообще не было видно. Замечаю, что она ведёт себя странно. Заторможенно.

— Тоже оставаться не хочешь?

— Да ме не жеательно сейчас долго находиться в пообных месах, — отвечает Кира слегка невнятно. Будто ее язык покусали пчелы, и он распух. Начинаю подозревать, что она хорошо выпила, и это ощущение преследует меня до самой остановки, когда мы садимся бок о бок, и я не чувствую от неё запаха алкоголя. Веки чуть опущены, но глаза, кажется, ясные.

— Я на таблетках, — отвечает она, когда я спрашиваю, что с ней происходит. А потом слушаю сбивчивый и немного несвязный рассказ, как она загремела в больницу с нервным срывом, панической атакой и целым букетом других расстройств психики. Вернувшись в съёмную квартиру, она сразу же позвонила хозяйке и объявила о том, что съезжает. Та потребовала с неё компенсацию за месяц, что она отсутствовала, но у Киры не оказалось таких денег, накоплений не было совсем. Отец тоже был на мели. — И вот так как-то получилось, что... Я даже н...не помню, к...как там оказалась.

— Как ты только держалась раньше. Я сама думала, что с ума сойду. Дина чуть ребёнка не потеряла. Благо, сейчас всё наладилось. Муж её на руках носит... — мечтательно улыбаюсь, понимая, что в ближайшее время мне такое точно не светит.

— Не знаю... Мне стресс помогал. А вам наоборот.

— И где ты сейчас? Если тебе трудно говорить, ты говори помедленнее, автобус еще не скоро приедет, мы никуда не торопимся.

— Хорошо. Сейчас у отца живу, — вздыхает Кира и, подняв на меня печальный взгляд, добавляет. — Я вчера у Димы была.

— И как? Просит тебя ждать его?

— Нет, — тихо произносит подруга. — Не просит. Была нужна. Уже нет. У него девушка есть. Ещё до меня была.

— Не переживай, — пытаюсь подбодрить её, приподняв уголки губ. — Он того вообще не стоит. Девушка его тоже скоро бросит, кому такой вообще нужен? Тем более, изменщик. Жаль только, что ты заявление на него не написала.

— А ты на Вадима написала?

И я не написала. Умолчала буквально обо всём, что он творил со мной. Отказалась от претензий. Это показалось мне правильным. Искупил ли он свою вину передо мной, когда встал под пули и, поймав две, чуть не попрощался с жизнью в тот же момент? Кто-то скажет, что нет, но мне совсем не важно чужое мнение. Мне не стало легче от этого. Я бы предпочла, чтобы он был жив.

— Нет, — качаю головой.

— Он живой?

— Не знаю... В последний раз мне сказали, что он еще не очнулся, а очнётся ли, не знают. Он в тяжёлом состоянии.

— А ты сама что думаешь?

— Да что я могу думать, Кир? Откуда мне знать? Я почитала о подобных случаях, процент выживаемости небольшой, но я же не знаю, куда он выстрелил, может, не задел ничего важного, а плохо ему от потери крови. Ничего не знаю, не спрашивай меня о нём,