Я не отрываю от него пристального взгляда.

– Мне кажется, ты сам не знаешь, чего просишь, Танатос.

– Возможно, – какое притягательное у него лицо, – но я знаю многое о том, чем занимаются люди, когда хотят быть вместе.

Он не подходит ближе ко мне ни на дюйм, но у меня чувство, что между нами не осталось пространства, как не осталось и воздуха, ни глоточка. А от того, что он все еще без рубашки, а татуировки придают ему неземной вид, мне ничуть не легче.

– Так чего же ты хочешь? – с бешено бьющимся сердцем тихо спрашиваю я.

Не верится, что мы с ним говорим на такие темы и что этот парень, уверенный, что хлеб – гадость, так открыт к интимной близости.

– Я уже сказал, кисмет: я хотел бы большего. Твоя плоть обещает многое, но для меня это лишь начало.

______

Мы проводим на улице много времени. Я набираю яблок больше, чем нужно. Все равно, кроме меня, тут буквально некому им порадоваться, и от этого я чувствую себя виноватой.

Смерть приволок каменную скамью и поставил ее вплотную к соседнему дереву. Теперь он сидит на ней, упираясь спиной в ствол и вытянув одну ногу перед собой, а вторую согнув в колене. В такой непринужденной позе я еще ни разу его не видела. Так он не похож на себя обычного. Все утро мы болтаем о разных вещах, не касаясь ни судеб человечества, ни сексуального напряжения между нами.

Принимаясь за вторую яблоню, я начинаю сначала мурлыкать, а потом и напевать «Ярмарку в Скарборо». Мелодия пробуждает до боли дорогие воспоминания о прошлом. Эту песню любила петь моя мама, когда мыла посуду или развешивала выстиранное белье, а мы с кем-нибудь из братьев и сестер тут же подхватывали и вторили ей.

Не знаю, долго ли это продолжается, но вдруг слышу шаркающие шаги.

Я бросаю взгляд через плечо и чуть не теряю равновесие, увидев стоящего передо мной всадника, который уставился на мой рот.

– Так это, значит, и есть музыка, – восклицает он восторженно, будто только теперь нашел имя этим звукам.

Я решаю, что Танатос иронизирует. Он существует вечно и кажется кладезем премудрости по сравнению с людьми. Но не надо забывать, что человеком всадник стал совсем недавно.

Покосившись на него с сомнением, я все же киваю.

– Продолжай, – шепчет он, не сводя с меня восхищенного взгляда.

Кровь бросается мне в лицо.

Сейчас, когда он слушает, мне совсем не хочется петь.

– Пожалуйста, – просит Смерть. Он все еще рассматривает мои губы.

Я уже хочу выговорить ему, что у людей не принято о таком просить, но он, кажется, и сам все понимает. И еще, кажется, его в самом деле… тронула музыка. Поэтому я откашливаюсь и, после недолгого колебания, снова запеваю, отвернувшись к яблоне; так я могу и продолжать собирать урожай, и делать вид, что нет у меня никаких восторженных слушателей.

Но надолго в одиночестве меня не оставляют.

Танатос обходит яблоню, переводя взгляд с моих глаз на губы, волосы. Ей-богу, он таращится на меня как на восьмое чудо света, а нескрываемое томление на его лице меня обезоруживает.

Моя песня обрывается, и надолго воцаряется тишина.

Смерть качает головой, он все еще будто одурманен.

– Это было… opodanao.

Непонятное слово действует на меня неожиданно. На миг меня словно окутывает свет, как будто кто-то очень нежно и ласково гладит мою кожу, теребит волосы. Кажется, я понимаю смысл слова, но всадник переводит его для меня:

– Прекрасно.

Глава 41

Я начинаю находить прелесть в обещании, которое дала всадникам.

Соблазни Смерть.

Таков был уговор.

Неохотно я выбираюсь из прохладной ванны, которую сама себе наполнила, хватаю ближайшее полотенце и обматываюсь им. Прошлепав по лужицам воды, выхожу из ванной и спешу к себе в спальню. За окнами уже темно.

Распахнув дверцы массивного деревянного шкафа, окидываю взглядом одежду, аккуратно сложенную и развешанную внутри. Меня охватывает любопытство: что всадник или его неживые слуги подобрали для меня? Так что, прихватив фонарь, я подхожу к полкам вплотную.

В стеклянном сосуде пляшут язычки пламени, отбрасывая длинные тени.

Я перебираю одежду всевозможных стилей и размеров. Задерживаюсь на черном платье, которое кажется мне подходящим. Сняв его с вешалки, обнаруживаю боковой разрез от середины бедра.

Отлично, это то, что нужно.

И размер как будто подходит. Я натягиваю платье. Облегающее, оно даже немного узковато, а я так привыкла к свободной одежде, что машинально тяну ткань, пытаясь сделать платье менее тесным.

В шкафу обнаруживаю и обувь, с десяток пар, но мне по размеру подходят только две: высокие, по колено сапоги для верховой езды и разношенные шлепанцы. Ни то ни другое с моим нарядом не сочетается.

Смотрю на свои босые ноги.

Да и фиг с ним, обойдусь без обуви.

Еще в шкафу имеются неглубокие ящички с разрозненными украшениями; я выбираю золотой браслет и изящную цепочку на щиколотку. Трудно сказать, принадлежали они прежней владелице этой усадьбы или, как и одежду, их притащили сюда слуги Смерти.

Как бы то ни было, сейчас это не имеет значения. Мертвым они больше не нужны, а мне пригодятся.

Вернувшись в ванную, натыкаюсь в шкафчике на набор косметики.

С этим сложнее.

Бывшая в употреблении косметика вряд ли может мне повредить, но все равно в этой идее есть что-то отталкивающее. К счастью, я раскапываю пару помад и золотистые тени для век, которые выглядят нетронутыми, ими и решаюсь воспользоваться.

Результат… заставляет меня задохнуться. Я смотрю на свое отражение. Давно, ох как давно я не делала макияж. Весь прошлый год приходилось заботиться о выживании – сохранении жизни Бена и человечества, – и мне было не до собственной внешности. Но сейчас кожа поблескивает на веках, где я положила тени, а губы стали нежно-розовыми. Той же помадой я мазнула и по скулам, и эффект в целом…

Я выгляжу женственной. Хорошенькой и женственной.

Даже влажные непричесанные волосы не портят вида, хотя я тут же пытаюсь и их привести в порядок.

Надеюсь, что-то да получилось.

Мне трудно поверить, что я вообще могу пошевелить пальцем ради обольщения хоть кого-то, не говоря уже о Смерти. Лучник из меня и то лучше, чем соблазнительница.

Произнеся про себя такую мотивационную речь, я выхожу из комнаты и отправляюсь на поиски всадника, пока опять не сдрейфила.

Танатос уже в обеденном зале, дожидается меня. Перед ним полная тарелка и бокал вина,