– Теперь ты играешь словами, – невозмутимо парирую я.

Смерть улыбается одними губами.

– Хотя я и помню очертания этой души, однако смертный, вручивший мне монету, имеет для меня не большее значение, чем кто-либо еще… кроме тебя.

На последних словах огонь в его глазах вспыхивает жарче.

– Я никого не знал так близко, как знаю тебя, – продолжает всадник. – Никого. С некоторыми жизнь сводила меня, и не раз, на протяжении их жизней, но я не могу узнать живое вот так, как сейчас.

Не как живой, дышащий человек.

Так мы и сидим, глядя друг на друга.

Не знаю, кто начинает первым, но наши губы соединяются, о кольце никто и не вспоминает. Этот поцелуй должен бы казаться лживым. Он должен казаться неправильным, вынужденным – все что угодно, но только не тем, чем он кажется на самом деле.

Как будто я оказалась на небесах.

Мои губы накрывают его рот и не желают отрываться. И тут же я понимаю, что и он хочет того же, я даже не ожидала такого жара с его стороны.

Танатос отвечает на поцелуй со всей пылкостью, какой я только могла от него ждать. Но когда я чувствую, что страсть вот-вот поглотит нас обоих, всадник двумя руками охватывает мои щеки. Его движения замедляются, и поцелуй из страстного становится нежным.

– Моя кисмет, – шепчет он, не отрывая губ от моих, – моя Лазария.

Ласковые слова заставляют меня зажмуриться, мне хотелось бы выбросить их из головы, не впускать, потому что сейчас он буквально проникает мне под кожу, врастает в мои кости.

– Что мне сделать, чтобы нравиться тебе так же, как ты нравишься мне? – продолжает он.

Я бы расхохоталась, не вызывай эта мысль у меня такую тревогу.

Но я прислоняюсь лбом к его лбу.

– Это не так-то просто.

Этим все могло бы и завершиться, но всаднику явно недостаточно. Он осыпает меня мелкими поцелуями – щеки, шею. Передвигается к плечу, почти не отрывая губ от кожи. Хватает и стягивает тонкую бретельку моего платья, чтобы не мешала ему двигаться дальше.

«Ты не устала от борьбы?»

Давно сказанные им слова изводят меня. Я устала, и не только от битвы между землей и тем, что простирается выше.

Я устала от необходимости сопротивляться своему влечению к нему. Устала от диктата разума над сердцем. Устала от того, что все так сложно, хотя сейчас это совсем не нужно.

Ведь вокруг апокалипсис, все правила и законы летят в окошко.

И вот я нагибаюсь и вжимаюсь губами в его ухо.

– Дотронься до меня, – командую я и, выпрямившись, сама берусь за бретельки платья.

Под ним на мне ничего нет, так что, стащив платье вниз, обнажаю грудь.

Танатос ахает, смотрит завороженно, а потом тянет меня к себе, чуть приподняв, так что моя грудь оказывается на уровне его лица. И да, он дотрагивается до меня, но не руками.

Сначала он прижимается в поцелуе к нежной коже над моей грудью, потом вжимает в нее зубы, и у меня выступает гусиная кожа.

Я запускаю пальцы в его густые волнистые волосы, перебираю шелковистые пряди, почти такие же мягкие, как его крылья.

И тогда рука Смерти опускается на вторую мою грудь. Он чуть сдавливает ее, палец скользит по соску, и теперь уже я втягиваю воздух сквозь зубы.

Со стоном Танатос прислоняется ко мне лбом.

– Бог мой, кисмет, ты прекраснее, чем могут выразить слова.

Я поднимаю его голову, заглядываю ему в глаза.

И вот тут я погибаю.

Мои губы впиваются в него. Это совсем не похоже на прежние поцелуи. Может, из-за сексуальности, которую я беспардонно разбудила в Танатосе, а может, из-за меня самой. Так или иначе, но у меня слетают все тормоза.

Я, забыв о сдержанности, похотливо жмусь к нему, упиваясь гортанными звуками, которые он издает.

Танатос стискивает мои бедра.

– Лазария…

Не знаю, почему он повторяет мое имя, что2 это – предостережение или мольба. Думаю, он и сам не скажет. Но его руки пригвождают меня к месту, а глаза затуманиваются желанием.

Я трусь об него сильнее, больше, чтобы спровоцировать его, а не зачем-то еще.

– Что… это за ощущения, которые ты принесла? – спрашивает он, подавшись чуть назад и не отпуская моих бедер.

Я кривлю рот в усмешке.

– Думай, Танатос, ты должен догадаться.

Всадник закрывает глаза, откидывает голову. Я замечаю, как двигается его кадык.

– Боже милосердный, – он открывает глаза. – Но это же не секс?

– Нет, – соглашаюсь я. – Не секс. – Я тянусь к нему, мои губы в дюйме от его. – Ты же знаешь, чем люди занимаются вместе. Ты все еще хочешь этого со мной?

Этот миг – единственный миг, когда я чувствую себя неуверенно. Сейчас он может меня отвергнуть. Я дала ему власть…

– Всегда, – прерывает он мои размышления, и его лицо оживляется. – Я всегда буду желать этого с тобой.

Снова улыбаюсь ему, но на этот раз улыбка абсолютно искренняя. Трудно не ответить искренностью, когда всадник реагирует с такой невероятной непосредственностью.

При виде моей улыбки у него загораются глаза, и он снова бросается целоваться.

– Твои улыбки для меня – ловушка, кисмет.

На поцелуй я отвечаю, продолжая даже сейчас блаженно улыбаться, как дурочка. Танатосу нравится, но нет, нет, нет, я не намерена останавливаться на этом.

Прервав поцелуй, я начинаю сползать с коленей всадника. Он ловит меня, подхватывает, и из моего горла против воли вырывается тихий смешок.

– Поверь мне, Танатос, ради этого ты и сам захочешь, чтобы я спрыгнула с твоих коленей.

– Сомневаюсь, – почти гневно восклицает всадник.

Мои руки тянутся к его штанам.

– Это нужно снять.

Впервые Смерть настораживается, и его взгляд развеивает мое собственное напряжение, которое еще владело мной, – теперь ничто не мешает мне совершить задуманное.

– Не смущайся, – насмешливо хмыкаю я.

– Я не смущен, – почти оскорбленно возражает он. – Все, что у меня есть, – твое.

А он дает мне много симпатичных авансов. Даже не знаю, как реагировать – растрогаться или переполошиться.

Танатос встает, одновременно заинтригованный и напряженный, и спускает штаны, являя то, что было скрыто под ними.

На волю вырывается его член, уже твердый – и большой. Он реально, пугающе велик. И на нем те же светящиеся знаки, что и на остальном теле. Вот черт, его творец разрисовал ему пенис… и все остальное, судя по всему. Потому что эти мерцающие иероглифы покрывают его живот и сбегают ниже, на ноги.

Прежде чем Смерть успевает избавиться от своих поножей и сапог