Я позвонил, но сначала (звучит как признание, и трусливое)вышел в Интернет, нашёл на сайте «Миннеаполис стар-трибьюн» сегодняшний номер,открыл «НЕКРОЛОГИ». Быстро просмотрел имена и фамилии, убедился, что ТомасаРайли среди них нет, пусть это и ничего не доказывало: он мог свести счёты сжизнью уже после того, как номер ушёл в печать.

Иногда после полудня моя бывшая жена ложилась спать ивыключала телефон. Тогда я бы услышал короткую фразу, записанную наавтоответчике. Но в этот день Пэм сняла трубку, и до меня донеслосьвежливо-сдержанное:

— Алло.

— Это я, Пэм. Отзваниваюсь.

— Небось грелся на солнце. У нас идёт снег. Идёт снег, ивоздух холодный, как пряжка ремня колодцекопателя.

На душе полегчало. Том жив. Если бы он покончил с собой, мыне говорили бы о пустяках.

— Если на то пошло, здесь холодно и дождливо.

— Хорошо. Надеюсь, ты подхватишь бронхит. Этим утром ТомРайли выбежал отсюда, обозвав меня лезущей не в свои дела мандой и хряпнуввазой об пол. Наверное, я должна радоваться, что он не швырнул её в меня. — Пэмначала плакать. Всхлипнула, потом удивила меня, засмеявшись. Смех был горьким,но удивительно добродушным. — И когда только ты лишишься этой страннойспособности вышибать у меня слезу?

— Расскажи мне, что случилось, Панда.

— На этом поставим точку. Позвонишь снова — я повешу трубку.А ты можешь позвонить Тому и спросить его, что произошло. Может, мне следуетзаставить тебя это сделать. Послужит тебе хорошим уроком.

Я поднял руку и начал массировать виски: большим пальцем —левый, мизинцем и безымянным — правый. Просто удивительно, что одна кисть можетохватить так много грёз и боли. Не говоря уже о потенциальных возможностях поудовлетворению эротических фантазий.

— Расскажи мне, Пэм. Пожалуйста. Я тебя выслушаю и не будузлиться.

— Это ты уже можешь, да? Один момент… — Она положила трубку,вероятно, на кухонный стол. Какие-то мгновения я слышал далёкое бормотаниетелевизора, потом оно смолкло. Пэм снова взяла трубку. — Ладно, теперь могуслышать свои мысли. — Она опять всхлипнула. Высморкалась. Заговорила ужеспокойно, без намёка на слёзы в голосе. — Я попросила Майру позвонить мне,когда он вернётся домой… Майру Деворкян, которая живёт напротив Тома. Ясказала, что тревожусь из-за его психического состояния. Нет смысла держать этопри себе, так?

— Так.

— В точку! Майра сказала, что она тоже тревожилась… она иБен. Сказала, что Том пил слишком много, это во-первых, а иногда уходил наработу, не побрившись. Хотя признала, что в круиз он уезжал достаточно бодрым ивесёлым. Удивительно, как много видят соседи, даже если они не близкие друзья.Бен и Майра понятия не имели о… нас, разумеется, но они замечали, что Том был вдепрессии.

«Это ты думаешь, что они понятия не имели», — подумал я.

— Короче, я пригласила его к себе. У него был такой взгляд,когда он явился… такой взгляд… словно он решил, что я… ты понимаешь…

— Войдёшь на той же остановке, где и вышла.

— Я буду рассказывать или ты?

— Извини.

— Что ж, ты прав. Конечно, ты прав. Я собиралась пригласитьего на кухню и угостить кофе, но дальше прихожей мы не продвинулись. Он хотелпоцеловать меня, — последнее она произнесла демонстративно гордо. — Я емупозволила… один раз… но когда стало ясно, что он хочет большего, оттолкнула исказала, что нам нужно поговорить. Он ответил, что ничего хорошего и не ждал,едва увидел выражение моего лица, но никто уже не сможет причинить ему большейболи, чем причинила я, когда сказала, что мы больше не будем видеться. Такиевот вы, мужчины. А ещё говорите, что это мы знаем, как вызвать у человекачувство вины.

— Я подтвердила, что да, романтических отношений у насбольше не будет, но это не значит, что он мне безразличен. Добавила, чтонесколько человек в разговоре со мной удивлялись странностям в его поведении,он, мол, сам не свой, и тут я вспомнила, что он перестал приниматьантидепрессанты, и заволновалась. Пришла к выводу, что он собирается покончитьс собой.

Пэм на мгновение запнулась, потом продолжила:

— До того как он пришёл, у меня и в мыслях не было говоритьему это в лоб. Но вот что забавно… едва он переступил порог, я начала думать,что скажу, а уж когда он поцеловал меня, отпали последние сомнения. Губы у негобыли холодные. И сухие. Я словно целовалась с трупом.

— Похоже на то. — Я попытался почесать правую руку.

— Лицо у него вдруг вытянулось, в прямом смысле этого слова.Все морщины разгладились, губы превратились в тонкую полоску. Он спросил, счего у меня такие мысли. А потом, не успела я ответить, он заявил, что всё этодерьмо. Так и сказал, а ведь таких слов в лексиконе Тома Райли никогда не было.

Я не мог с ней не согласиться. Том, которого я знал, несказал бы «дерьмо», даже если бы набил им рот.

— Я не собиралась называть ему имена… твоё точно несобиралась, он бы подумал, что я рехнулась, или Илзе, кто знает, что он мог ейнаговорить, если бы…

— Я же тебе сказал, Илзе не имеет к этому никакого…

— Помолчи. Я почти закончила. Я лишь сказала, что люди,отмечающие странности в его поведении, даже не знают о таблетках, которые онпринимал после второго развода, как и отом, что с мая прошлого года прекратилих принимать. Он называет их дурь-таблетки. И если он думал, что держит всё подконтролем, и никто ничего не замечает, то сильно ошибался. Потом предупредила,что если он что-нибудь с собой сделает, я расскажу его матери и брату, что этобыло самоубийство, и мои слова разобьют им сердца. Это была твоя идея, Эдгар, иона сработала. Надеюсь, ты этим гордишься. Вот тогда он кокнул вазу и обозвалменя лезущей не в свои дела мандой. Готова спорить… — Она сглотнула слюну.Звук, раздавшийся в горле, долетел до меня через все разделяющие нас мили. —Готова спорить, он уже точно знал, как он это сделает.

— Я в этом не сомневаюсь. Как думаешь, он сделает?

— Не знаю. Действительно не знаю.

— Может, мне стоит позвонить ему?

— Может, тебе не стоит ему звонить. Может, если он узнает онашем разговоре, это и станет последней каплей. — И не без ехидства добавила: —Тогда ты будешь плохо спать по ночам.

О таком варианте я не подумал, а логика в её словах была. Водном Том и Уайрман не отличались: оба нуждались в помощи — но я не мог тащитьих на аркане туда, где им могли её оказать. В голове мелькнула острота сбородой. Может, уместная, может — нет: «Ты можешь приобщить шлюху к культуре,но не заставишь её думать». Оставалось надеяться, что Уайрман сможет назватьмне автора. И год.