— Волна будущего. У меня это есть. Джек позаботился. Волнаотценасильного, матереубийственного будущего.

— Хорошо. Арло Гатри,[87] тысяча девятьсот шестьдесятседьмой.

— А фильм, думаю, сняли в шестьдесят девятом.

— Чем ни был этот Wi-Fi, ура матеренасильному,лягушкоубийственному будущему! Которое не отменяет того факта, что занят я будупочище одноногого инвалида на конкурсе «Кто отвесит больше пинков». И вот чтоещё, Эдгар. Ты же знаешь, что речь идёт не о быстром осмотре. С этого всёобычно только начинается.

— Но если тебе требуется…

— Какое-то время я и так протяну.

— Конечно. Вот почему каждый день стихотворения читаю я.

— Приобщение к поэзии тебе не повредит, грёбаный тыканнибал.

— Я знаю, что не повредит, и ты знаешь, что я говорю одругом. — Я подумал (и не в первый раз), что Уайрман — один из считанныхмужчин, встреченных мною по жизни, который мог постоянно говорить мне «нет», невызывая ответной злобы. Он был гением «нет». Иногда я думал, что дело в нём,иногда видел причину в несчастном случае, который что-то во мне изменил, а инойраз полагал, что свою лепту внесли оба фактора.

— Я могу читать, знаешь ли, — признался Уайрман. — Почуть-чуть. Достаточно для того, чтобы идти по жизни. Названия на пузырьках слекарствами, телефонные номера, всё такое. И я поеду к врачу, так что придержисвоё стремление сделать мир лучше. Господи, должно быть, этим ты просто выводилжену из себя. — Он искоса глянул на меня. — Ой! Уайрман наступил на мозоль?

— Ты готов поговорить о маленьком круглом шраме у виска?Мучачо?

— Туше, туше. Премного извиняюсь.

— Курт Кобейн. Тысяча девятьсот девяносто третий. Или околотого.

Уайрман моргнул.

— Правда? Я бы сказал, тысяча девятьсот девяносто пятый, норок-музыка по большей части всегда обгоняла меня. Постарел Уайрман, печально,но факт. Что же касается припадка… извини, Эдгар, я в это просто не верю.

Но он верил. Я видел это в его глазах. И прежде чем я успелсказать что-то ещё, Уайрман поднялся с козел и указал на север:

— Смотри! Белый микроавтобус! Думаю, прибыл передовой отряд«Кабельного телевидения».

Я поверил Уайрману, когда тот, прослушав плёнку с моегоавтоответчика, сказал, что понятия не имеет, о чём говорила Элизабет Истлейк.Он остался при своём мнении, что тревога Элизабет о моей дочери как-то связанас её давно умершими сёстрами. А уж предложение не оставлять готовые картины наострове просто поставило его в тупик. Он не знал, как на это реагировать.

Прибыли Злые собаки Джо и Рита, вместе со своим зверинцем.Прибыли также Баумгартены, и я часто проходил мимо их мальчиков,перебрасывающихся фрисби на берегу. Они были, как и говорил Уайрман, крепкие,симпатичные и вежливые, один лет одиннадцати, второй — тринадцати, и с такимифигурами им очень скоро предстояло услышать заискивающий смех молодняка группыподдержки, если этого ещё не произошло. Когда я хромал мимо, они всегдастремились завлечь меня в свою игру, чтобы и я раз-другой бросил фрисби.Старший, Джефф, обычно кричал что-то подбадривающее, вроде: «Эй, мистерФримантл, хороший бросок!»

В соседний с «Розовой громадой» дом вселилась пара,приехавшая на спортивном автомобиле, и теперь перед обедом до меня доносился действующийна нервы, надрывный голос Тоби Кейта.[88] Если на то пошло, я бы предпочёл«Slipknot». У четвёрки молодых людей из Толедо был гольф-кар, на котором ониносились взад-вперёд по берегу, когда не играли в волейбол и не отправлялись нарыбалку.

Уайрман был не просто занят, он вертелся как белка в колесе.К счастью, он мог рассчитывать на помощь. Как-то раз Джек помог ему прочиститьзасорившиеся разбрызгиватели на лужайке Злых собак. Ещё через день или два ужея помогал ему вытаскивать застрявший в дюне гольф-кар гостей из Толедо: ониоставили его там, чтобы сходить за пивом, и прилив грозил утащить гольф-кар вЗалив. Моё бедро всё ещё заживало, но оставшаяся рука чувствовала себя в полномздравии.

Вне зависимости от ощущений в бедре, я отправлялся наБольшие береговые прогулки. Иногда (особенно в те дни, когда ближе к вечеругустой туман сначала прятал в холодной белизне Залив, а потом брался за дома) япринимал болеутоляющие таблетки из моих тающих запасов. Но гораздо чаще яобходился без них. В тот февраль Уайрман редко появлялся на пляже, чтобыпосидеть в шезлонге со стаканом зелёного чая в руке, но Элизабет Истлейк всегдабыла в своей гостиной, практически всегда знала, кто я, и обычно держала подрукой книгу поэзии. Не обязательно «Хорошие стихи», собранные под однойобложкой Кайллором, хотя ей этот сборник нравился больше всего. Мне он тоженравился. И Мервин, и Секстон, и Фрост, и все-все-все.

В феврале и марте я и сам много читал. Прочитал больше, чемза многие годы: романы, рассказы, три толстые публицистические книги о том, какмы увязли в иракской трясине (если в двух словах, то для этого требовалосьвторое имя, начинающееся на букву «У», и хер на месте вице-президента[89]). Нов основном я рисовал. Всю вторую половину дня и вечер, пока мог подниматьтяжелеющую руку. Береговые пейзажи, морские пейзажи, натюрморты и закаты,закаты, закаты.

Но этот фитиль продолжал тлеть. Огонь лишь чуть убавили.Проблема Кэнди Брауна не была первоочерёдной, и при этом не могла невозникнуть. Правда, не возникала она до дня святого Валентина. Если подумать,какая отвратительная ирония.

Отвратительная.

ifsogirl88 to EFreel9

10:19

3 февраля

Дорогой папуля!

Так приятно услышать, что твоим картинам устроиливосторженный приём! Ура!