Комнату, которую Уайрман и Элизабет называли Китайскойгостиной, в тот день заливал грустный свет субтропической зимы. Дождь лил ещёсильнее, барабанил по стенам и окнам, поднявшийся ветер шумел в кронах пальм,окружавших «Эль Паласио», швырял их тени на стены. В этот день, придя в гостиную,я впервые не увидел на столе «живых картинок»: макеты зданий и статуэтки людейи животных пребывали в полнейшем беспорядке. Единороги чернолицый мужчиналежали бок о бок возле перевёрнутого здания школы. Если на столе ирассказывалась какая-то история, то я видел разве что эпизод фильма-катастрофы.Рядом с особняком в стиле «Тары» стояла жестянка из-под печенья «Суит Оуэн».Уайрман ранее объяснил мне, что нужно делать, если Элизабет попросит коробку.

Элизабет сидела в инвалидном кресле, ссутулившись, чутьзаваливаясь на один бок, рассеянно оглядывая беспорядок на своём игровом столе,где обычно всё стояло на положенных местах. Её синее платье цветом практическине отличалось от огромных баскетбольных кедов «Чак Тейлор» на её ногах.Вырез-«лодочка» платья растянулся, превратившись в перекошенный раззявленныйрот, открыв одну лямку комбинации цвета слоновой кости. Я задался вопросом,одевалась ли Элизабет этим утром сама или при помощи Уайрмана.

Поначалу она вела себя здраво, правильно произнесла моё имя,справилась о моём здоровье. Попрощалась с Уайрманом, когда тот отправлялся кБаумгартенам, и попросила его надеть шляпу и взять с собой зонт. И это былохорошо. Но когда пятнадцатью минутами позже я принёс ей из кухни еду, произошлорезкое ухудшение. Элизабет смотрела в угол, и я услышал, как она бормочет:«Возвращайся, Тесси, возвращайся, тебе здесь не место. И заставь уйти этогобольшого мальчика».

Тесси, мне было знакомо это имя. Я воспользовался своимметодом поиска ассоциаций и вспомнил газетный заголовок «ОНИ ИСЧЕЗЛИ». Одну изсестёр-близняшек Элизабет звали Тесси. Уайрман мне это говорил. Я буквальноуслышал его слова: «Предполагается, что они утонули», — и холод, как нож,полоснул мне по боку.

— Принеси мне это. — Элизабет указала на жестянку, и япринёс. Из кармана она достала статуэтку, завёрнутую в носовой платок. Сняла сжестянки крышку, посмотрела на меня — во взгляде смешивались озорство исмятение, так что захотелось отвести глаза, — и бросила статуэтку в жестянку.Послышался мягкий глухой удар. С крышкой у Элизабет поначалу не получалось, ноона оттолкнула мою руку, когда я попытался помочь. Закрыла жестянку, протянуламне.

— Ты знаешь, что с ней делать? — спросила Элизабет. — Он…он… — Я видел, как она борется. Слово было близко, но за самой граньюдосягаемости. Насмехалось над ней. Я мог бы подсказать его Элизабет, но помнил,какая во мне вспыхивала ярость, когда это делали другие люди, и ждал. — Онсказал тебе, что нужно с ней сделать?

— Да.

— Тогда чего ты ждёшь? Забирай эту суку.

Я понёс коробку к маленькому пруду рядом с теннисным кортом.Рыбки выпрыгивали из воды, дождь радовал их куда больше, чем меня. Возле скамьигоркой лежали камни, как и говорил Уайрман. Я бросил камень в пруд («Ты можешьподумать, что она не услышит, но слух у неё очень острый», — предупредилУайрман), стараясь не попасть ни в одну из рыб. Потом отнёс жестянку состатуэткой внутрь дома, но не в Китайскую гостиную, а на кухню, снял крышку ивытащил завёрнутую в носовой платок статуэтку. Обстоятельные инструкцииУайрмана такого не предполагали, но меня разбирало любопытство.

Я увидел фарфоровую женщину с отбитым лицом. На его местебелела неровная поверхность.

— Кто здесь? — взвизгнула Элизабет, и я от неожиданности ажподпрыгнул. Едва не выронил покалеченную статуэтку. Она наверняка бы разбилась,ударившись о керамические плитки пола.

— Это я, Элизабет, — откликнулся я, возвращая статуэтку настолик.

— Эдмунд? Или Эдгар, или как там вас зовут?

— Точно. — Я вернулся в гостиную.

— Вы выполнили мою просьбу?

— Да, мэм, не извольте беспокоиться.

— Я уже поела? — Да.

— Очень хорошо. — Она вздохнула.

— Хотите чего-нибудь ещё? Я, безусловно, могу…

— Нет, благодарю, дорогой. Я уверена, поезд скоро прибудет,а вы знаете, я не люблю путешествовать на полный желудок. Всегда приходитсясадиться на одно из задних сидений, а с набитым желудком у меня разыграетсяжелезнодорожная болезнь. Вы не видели мою жестянку, жестянку из-под «СуитОуэн»?

— Кажется, она на кухне. Принести?

— Не в такой дождливый день. Я хотела попросить вас броситьеё в пруд, пруд бы для этого подошёл, но передумала. В такой дождливый день вэтом нет необходимости. Не знает милосердье принужденья, вы помните. Оноструится, как тихий дождь.

— С небес, — вставил я.

— Да, да. — Элизабет отмахнулась, словно говоря, что вот этокак раз значения и не имеет.

— Почему вы не расставляете статуэтки, Элизабет? Сегодня онивсе перемешались.

Она бросила взгляд на стол, потом на окно, в тот самыймомент, когда особенно сильный порыв ветра плеснул в него дождём.

— На хрен, — услышал я в ответ. — У меня в голове всё нахрен перемешалось, — а потом добавила с неожиданной для меня злобой: — Они всеумерли и оставили меня здесь.

Если вульгарность её речи у кого-то и не вызывала неприятия,так это у меня. Я очень хорошо её понимал. Возможно, милосердие не знает принужденья,миллионы живут и умирают с этой идеей, но… но нам свойственно такое состояние,как ожидание смерти. Да, свойственно.

— Не следовало ему этого брать, но он не знал, — добавилаЭлизабет.

— Брать что? — спросил я.

— Этого, — доходчиво объяснила она и кивнула. — Я хочу впоезд. Хочу выбраться отсюда до того, как придёт большой мальчик.

После этого мы оба замолчали. Элизабет закрыла глаза и вродебы заснула в инвалидном кресле.

Чтобы чем-то себя занять, я поднялся со стула, которыйхорошо смотрелся бы в джентльменском клубе, и подошёл к столу. Поднялфарфоровые фигурки мальчика и девочки, посмотрел, отставил в сторону. Рассеяннопочесал руку, которой не было, продолжая разглядывать художественныйбеспорядок. Статуэток на полированной деревянной поверхности было точно большесотни, а может — и двух. Я обратил внимание на фарфоровую женщину состаромодным чепцом на голове (чепец молочницы, подумалось мне), но брать нестал. Во-первых, головной убор не тот, во-вторых, женщина слишком молода. Нашёлдругую женщину, с длинными крашеными волосами, и вот она устроила меня вбольшей степени. Да, волосы чуть длиннее и чуть темнее, но…