Усталый вздох красноречиво высказал мое мнение.

– Ты уходишь? – выпятила нижнюю губу. Любила играть маленького ребенка.

– Надо. Приду утром, любимая. – Парень расцепил мои руки и поцеловал их.

Я урвала у Натана последний поцелуй и с грустью проводила его. Стоило остаться одной, как тихий шепот зазвенел в ушах. Я обхватила себя за плечи. Дрожь волной промчалась по телу. В темных углах комнаты зашевелились тени. Нужно отвлечься, нужно срочно отвлечься…

– Ненавижу его работу! – топнула ногой и подбежала к кухонному шкафчику.

– Все женщины одинаковы. Хотят дорогие игрушки и милого рядом.

Я вздрогнула и обернулась. На пороге стоял Глеб. Он скрестил на груди руки и насмешливо смотрел на меня, ожидая реакции. Мельком взглянула на черные углы, где копошились демоны, затем снова посмотрела на него. Разве у меня был выбор? В конце концов, лично мне Глеб ничего не сделал.

– Мне не нужны игрушки, мне нужна любовь, – упрямо возразила я и достала прозрачную бутылку с темной жидкостью. – Смотри, что у меня есть.

Гордо поставила коньяк на стол. Глаза Глеба заблестели. Он приосанился и устроился на стуле, словно хозяин.

– Тебе же нельзя пить. Разве ты не принимаешь те таблетки? – на последнем слове парень сделал ударение.

– Уже нет. Но Натану об этом необязательно знать. А я не скажу, что ты приходил.

Глеб хмыкнул, и я щедро разлила коньяк по стаканам, скрепляя наш молчаливый уговор.

– Откладывала деньги с тех, которые Натан дает на продукты. Эта бутылка стоит недешево, но сегодня я хочу праздника, Глеб. Поэтому обойдемся без нравоучений.

Парень усмехнулся и осушил стакан. В этом мы были с ним похожи. Заговорщики. Если бы я догадывалась, во что выльется наш вечер, то выгнала бы Глеба из дома в тот час. Но я не знала. И продолжала вести себя как глупый, необразованный ребенок.

Спиртное медленно заканчивалось, веселье нарастало. Глеб поставил пластинку, по дому разлилась страстная, горячая музыка. Голова кружилась, по телу расходились приятные волны тепла. Я не заметила, как романтичный танец перешел в поцелуи. А шершавые ладони Глеба заскользили по моему телу. Я смотрела на его лицо и видела глаза Натана. Губы Натана, улыбку Натана.

Поцелуи, объятия, смех, музыка…

Музыка, смех, объятия, поцелуи…

Все вертелось, кружилось, сердце замирало от восторга. Дрожь сопровождала каждое движение.

Я сидела на полу возле дивана и неловко поправляла растрепанное платье. Рукав не хотел слушаться и постоянно съезжал вниз. Подол безвозвратно помят. А на душе отвратительная горечь. Спиртное еще бурлило в крови, но сознание вернулось слишком неожиданно. Возвратив страшное чувство безнадежности.

Глеб развалился на диване и тоже пытался переварить то, что сейчас произошло. Я растерянно смотрела на него. Я и Глеб. Глеб и Я. Это сочетание казалось нереальным, невозможным. Всегда был только Натан. А теперь его образ треснул, рассыпался, и чернота отравила прекрасное чувство под названием «любовь».

– Мы не должны были это делать, – с трудом встала на онемевшие ноги.

Между бедрами саднило. Но эта боль не могла сравниться с той, которая разрывала сердце.

– Черт, – Глеб потер лицо.

Застегнул брюки, пнул ногой пустую бутылку.

– Черт, – повторил он.

Я опустилась на диван. Хотелось снова напиться. Но спиртное кончилось.

– Ничего не было! – вдруг заявил Глеб. – Мы обо всем забудем. Досадная ошибка, ничего больше. Ты будешь счастлива с Натаном, а я женюсь на Кристине. Слышишь? – Он схватил меня за руки и заглянул в глаза. Лихорадочный блеск в его взгляде обжигал.

Сложилось чувство, что Глеб убеждал не меня, а себя.

– Разве это можно забыть? – голос охрип.

– Можно. Я даже не понимаю, как это случилось. Но мы должны зачеркнуть этот вечер. Как досадную ошибку, – повторил он.

Я отвернулась. Омерзение к себе накрыло с головой. Захотелось остаться одной, и я была готова пообещать что угодно.

– Хорошо. Как скажешь. Только уйди.

Дважды просить не пришлось. Услышала, как хлопнула дверь, и дала слезам волю. В этот момент я была благодарна, что жители на празднике и никто не слышит моих криков. Не видит моего позора и грехопадения.

Я рвала на груди платье, задыхалась и испуганно оглядывалась на стены. По углам вновь скапливалась кровь. Густая, черная кровь, которая неотвратно ползла на меня. Хрип вырывался из горла.

Моя жизнь была адом. Но после этого вечера она безвозвратно погрузилась во тьму.

Русамия. Велидар. 1956 год

Лилии казалось, что ее легкие напоминают два изюма, потому что каждый вздох сопровождался болью в груди. Она нервно кусала ногти, поправляла уложенные локоны и испуганно выглядывала из-за кулис на сцену. Но ее переживания никак не были связаны с предстоящим выступлением. Лили волновалась по странным и глупым причинам. С самого утра ее преследовало чувство необратимого фиаско. И что бы она ни делала, оно только усиливалось, не собираясь покидать хозяйку.

– Что с тобой? Обычно ты похожа на холодную фарфоровую статуэтку, а сегодня из тебя бьет фонтан эмоций. За двадцать минут ты всплакнула, посмеялась и побледнела три раза. – Вероника вскинула тонкие брови.

В светло-розовой шопенке [6], белых пуантах она напоминала воздушный зефир. Румянец на щеках и задорный блеск в глазах усиливали невероятную красоту девушки.

Лили служила контрастом. Голубая шопенка. Душа, объятая грустью. Мрачная красота, от которой кружилась голова. Лилия хотела так же с нетерпением ждать их номера, как и Вероника, но она лишь беспокойно переминалась с ноги на ногу.

– Видимо, мадам Ровийяр не стоило объединять наш танец. Это выбило тебя из колеи, – решила Ника, не дождавшись ответа.

Лили выдохнула:

– Что-то случится. И это «что-то» меня беспокоит.

– Может, хватит прислушиваться к себе? Еще не хватало загубить выступление. Тебе все равно, а для меня это визитная карточка в мир балета.

Лилия обхватила себя за плечи и устало улыбнулась:

– Ты права. Мне следует успокоиться. Не переживай, я не подведу.

Ника хмыкнула. Ее взгляд устремился за Лили, на лице заиграло удивление:

– За кулисы пропустили весьма красивого мужчину. – Она оценивающе прищурилась.