Я вошел в комнату, надеясь поблизости увидеть Илиуса. Его нигде не было, но теперь я знал, что могу беспрепятственно заходить внутрь, осматривать детали.

Следующая дверь вывела в тесный переулок. На деревянных ступеньках, ведущих в торговую лавку с размытой вывеской, стоял мужчина. Он держал запечатанный кувшин и, кажется, улыбался. Я не мог рассмотреть его лица. Начинал вглядываться и видел, как спешно меняются губы, нос, щеки: в его облике мельтешили десятки противоречивых черт, но одно оставалось неизменным – мужчина улыбался. А рядом с ним, уткнувшись лбом в колени, сидел мальчик.

– Мне шесть лет, – промолвил Теор. – Мама отправила меня в лавку за березовым соком. Ничего особенного. Два четвертака за кувшин. А я разбил его. Вышел довольный, предвкушая солнечный летний день, оступился на ступеньках и разбил… Испугался, что отец будет кричать. Поэтому сел на лестнице и стал плакать. Боялся идти домой. Ни о чем не думал. Просто плакал. Никто из прохожих мною не заинтересовался. Никто, кроме этого мужчины. Я даже не помню его лица, его слов. Помню только, что он спросил, почему я плачу, а узнав причину, ушел в лавку. Минутой позже вынес новый кувшин с соком. Улыбнувшись, отдал его мне и ушел. Все. Короткая история. Но она навсегда оставила во мне теплый след. Знаете, а ведь я еще многие годы мечтал его встретить. Надеялся узнать его, напомнить ему о той истории с разбитым кувшином. И… и да, я надеялся, что он будет страдать.

– Страдать?! – удивился я.

– Да. Надеялся, что у него будет какая-то беда – такая, с какой я смогу справиться. Хотел отблагодарить его. Непременно отблагодарить так, чтобы его новое счастье зависело целиком от меня. И знаю, что был бы щедр – отдал бы многое…

Мы продолжили путешествие по лабиринту из сотен разрозненных дверей. Я чувствовал, как внутри вновь зреет недовольство. Говорил себе, что попал в западню, из которой не выберусь. Казалось невероятным найти здесь Илиуса. И все чаще я напоминал себе, что утром должен принять противоядие Шанни. А в этой мешанине чужих воспоминаний можно было блуждать долгие дни, недели, месяцы. Блуждать и ничего не найти. Задумка Теора была отчаянной, глупой и бессмысленной. Он обрек на гибель не только себя, но и меня, и, возможно, всех, кого привел с собой в Авендилл. Зная, что Теора только обрадуют такие мысли, я молчал.

Веранды каменных домов, лавки старьевщиков, соломенные чердаки, детские кроватки, презрительные взгляды женщин в богатых одеждах, ржание лошадей, удары хлястника, лязг мечей. Все это утомляло. Начинало казаться, что мы ходим кругами, часто возвращаемся к одним и тем же моментам из памяти Теора – открывающимся с новой стороны, выказывающим какую-то новую деталь звуков, запахов или осязания. Нескончаемые ряды произвольно расставленных дверей, где по соседству без какой-либо ощутимой логики располагались целые кварталы, крохотные закутки, отдельные звуки. И только высвеченная пустота вокруг. Ни предела, ни грани. Двери, двери, двери…

Одна из них вывела в просторный зал с белыми стенами, с черной кованой люстрой. Слева – книжные полки. Справа – дверь на веранду. Напротив меня – три окна. Между ними по стене пробегали бежевые ящерки. За раскрытыми ставнями по мостовой шумели повозки. За мостовой лежало озеро, к недалекому горизонту ограниченное серыми глыбами гор. Ветер торопил по воде мятые волны, они кучерявились пенистыми завитками. Посреди зала стоял стол. За ним сидел мужчина. С рыжей бородой, в желтом жакете и черных штанах. Он что-то торопливо писал в зеленые тетради. Посмотрел на меня невидящим взглядом, усмехнулся и тут же возвратился к рукописи.

Я в раздражении захлопнул дверь. Не было желания спрашивать Теора о том, что это за человек и чем он занят.

Еще одна дверь. Темное душное помещение. Сборные каменные столы с деревянными лавками. Светильники из соляного стекла, открытые жаровни вдоль каменных стен и клубы дыма под потолком, в котором угадывались металлические коптильные чаши. Эта была потняцкая Гориндела. Я сразу узнал ее и оживился – первое понятное мне воспоминание.

Переступил через порог. Теор последовал за мной.

Я с интересом смотрел на оголенных по пояс посетителей, на их темные, неразличимые лица. Затем подошел к нашему столику.

Миалинта, на удивление красивая и даже чуть подсвеченная внутренним сиянием фаита. Альбинос Тенуин. Беззвучно хохочущий и сплевывающий Громбакх. Теора за столом не было. А я… я здесь был какой-то другой. В плотном черном плаще с высоким стоячим воротом. Ворот окантован серебристой полосой. Короткая стрижка поредевших волос…

Я приблизился к столу.

Наклонился к себе.

С ужасом увидел, что это и не я вовсе, а тот мужчина с портрета из Лекарского квартала Лаэрнора – незнакомец, так похожий на меня. Чужак, чей образ неотрывно преследовал меня в последнее время.

Возможно, именно этот человек три года назад приехал в Кар’ун-Ай выкупить браслет, а потом убил мою семью и сжег родную нейлу… Чужак, которого, глядя на меня, вспоминали Орин и Азгалика. Они, конечно, видели разницу в возрасте и внешности, но почему-то обращались ко мне так, будто вновь говорили именно с ним – с этим стариком, которого я первое время считал своей фантазией, безумным наваждением…

Ненадолго зажмурился. Первая волна ужаса прошла. Мне стало легче.

Открыв глаза, я постарался ни о чем не думать – только наблюдал и запоминал.

Опять склонился над столом. Хотел получше разглядеть сидевшего за столом незнакомца и должен был признать, что личина из Аптекарского квартала довольно точно передала его черты. Мужчина лет пятидесяти. С желтоватой иссушенной кожей. С моим, но постаревшим, осунувшимся и к тому же обезображенным лицом: от левого виска до подбородка шел рваный, зарубцевавшийся шрам – он оттягивал веко левого полузакрытого глаза.

Под плащом незнакомца проглядывали кожаные доспехи. На левой кисти – спираль из длинных и коротких полосок с тремя кружками в центре. На правой кисти – перчатка из желтого металла с черными прожилками узоров. До боли знакомая картина.

Я невольно обхватил спрятанный под рукавом браслет. Вспомнил, какой теперь стала моя правая кисть. В отчаянии дернул браслет, будто здесь, в комнате Нитоса, мог от него избавиться. Я бы согласился содрать его вместе с кожей. Но, конечно, понимал, что ничего подобного сделать не смогу.

Медленно отошел от стола. Гром, Тен и Миа продолжали разговор. Доставали из желобов сварившиеся куски мяса, корни. Незнакомец в плаще сидел неподвижно.

А потом повернул голову. Посмотрел на меня.

Я отшатнулся.

Бездонная пропасть черных зрачков. Пустынный взгляд беспредельного холода и одиночества. Тот самый, что мелькал в глазах Пилнгара и уже крепче проявлялся в глазах Азгалики. И я не сомневался, что этот взгляд на самом деле принадлежал сидевшему передо мной мужчине – так похожему на меня и одновременно мне совершенно чужому.

– Что это? – прошептал Теор. – Этого не может быть…

– О чем ты?