речами перед своими подчиненными, призывая их убивать всех евреев. Он даже распространил среди них отпечатанный на шапирографе приказ об убийстве всех евреев и подозрительных, который он, однако, после окончания операций приказал изъять и уничтожить[637]. Именно благодаря его усилиям кровавая зачистка Бессарабии удалась в полной мере.

На послевоенных процессах многие из его бывших подчиненных заявляли, что Т. Мекулеску постоянно оказывал на них давление, требуя убивать и угрожая суровыми карами – вплоть до расстрела – тем, кто посмеет ослушаться. Во время одной из инспекций по Измаильскому уезду, на юге Бессарабии, Т. Мекулеску спросил, сколько «подозрительных» было там казнено, и получив ответ: «двенадцать», – пробормотал: «[Слишком] мало»[638]. Известен лишь один случай попытки спасения со стороны жандарма. Жандарм Стоенеску, получивший приказ расстрелять еврея, попытался его спрятать, за это был отдан под трибунал и получил три месяца тюрьмы[639]. Этот пример ставит под сомнение попытки бывших жандармов самооправдаться ссылками на угрозы расстрелом.

Старания Т. Мекулеску не были напрасными: примерно два месяца – с начала июля до конца августа, – его подчиненные систематически убивали евреев. Массовые убийства, которые начитывали более ста жертв в каждом отдельном случае, были совершены жандармами в следующих населенных пунктах: на юге Бессарабии – Татарбунары (от 120 до 140 человек); в центре Бессарабии – Тэтэрешты, 500; Калараш, 130; Хынчешты, 100; Бравичены, 260; Слободзея, от 250 до 300; Цыганешты, 100; Марианэука де Сус (Верхняя Марьяновка), от 120 до 130; на севере провинции – Пепены, 300; Теленешты, 150; Херешены, 100; Инешты, 250; и Волчинец, 200[640]. Эти массовые убийства задокументированы, но возможно, что были и другие, о которых не сохранилось письменных свидетельств. Вдобавок одиночки и мелкие группы евреев, которые пытались спрятаться за пределами населенных пунктов, расстреливались на месте без свидетелей.

В сельской местности Буковины всё прошло не так «гладко», как в Бессарабии. Этому было несколько причин, главная из которых состоит в отказе коллеги Т. Мекулеску в данной провинции, жандармского инспектора полковника Иона Мынекуцэ, исполнять «приказ о чистке» так же тщательно и беспощадно, как это сделал первый в Бессарабии. И. Мынекуцэ, который не присутствовал на встрече в Фэлтиченах, получил соответствующий приказ от генерала И. Топора. В отличие от Т. Мекулеску, И. Мынекуцэ ограничился тем, что передал содержание приказа на уездный уровень командирам жандармских легионов, которые затем сообщили их шефам жандармских постов[641]. Однако И. Мынекуцэ не проявил особого рвения в исполнении приказа и даже дистанцировался от него[642]. Согласно свидетельству очевидца, он посоветовал жандармам поступать так, «как им подсказывает совесть и в рамках закона», что фактически означало совет воздержаться от исполнения приказа[643].

Это привело к тому, что ситуация разнилась от уезда к уезду и даже от одного населенного пункта к другому, в зависимости от моральных убеждений отдельного жандармского офицера. Так, командиры жандармских легионов в Хотинском и Сторожинецком уездах майоры Траян Дрэгулеску и Георге Берзеску по-разному отреагировали на получение этого приказа. После войны находившийся под следствием Т. Дрэгулеску написал подробное обращение к суду, по которому можно составить представление о его характере, образе и мотивах поведения, избранного летом 1941 г. Т. Дрэгулеску не был антисемитом, он был женат на еврейке и уверял, что был счастлив в этом браке. Однако Т. Дрэгулеску был оппортунистом и лицемером[644]. Он боялся потерять свою должность, пропустить повышение по службе, или, того хуже, быть отправленным на фронт. Ввиду всего этого он решил поступить так же, как И. Мынекуцэ, т. е. спустить приказ дальше вниз по иерархической лестнице, но воздержаться от надзора, оставляя его исполнение на усмотрение своих подчиненных, которые были вольны поступать, как им совесть подсказывает[645]. Вследствие этого доклады жандармерии из Хотинского уезда показывают неоднородное исполнение приказа: в то время как в одних селах евреи подвергались расстрелам, в других их «лишь» арестовывали и интернировали в лагеря[646].

Майор Георге Берзеску, так же как и Т. Дрэгулеску, получил через полковника И. Мынекуцэ приказ генерала И. Топора об очистке территории, но, в отличие от Т. Дрэгулеску, он не спустил его вниз по иерархической лестнице своим подчиненным. В результате на подконтрольной ему территории этот приказ не имел никаких последствий. По имеющимся данным, ни один жандармский пост под его началом не участвовал в расстрелах евреев в июле – августе 1941 г., хотя жандармы арестовывали и избивали советских активистов[647]. Своим поведением жандармы Г. Берзеску отличались не только от подчиненных Т. Дрэгулеску, но и от жандармов соседнего Черновицкого уезда, где командиром легиона был майор Константин Чикендел. Документы советской Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию военных преступлений нацистов и их приспешников (ЧГК) указывают на то, что подчиненные Чикендела в июле – августе 1941 г. убили десятки, а может быть, даже сотни евреев и многих советских активистов, хотя самые большие массовые убийства в этом уезде были совершены румынской и немецкой армиями[648].

Существенные различия между ходом и результатами операций по зачистке от евреев Бессарабии и северной Буковины, а также между разными уездами северной Буковины указывают на то, что хотя инициатива и приказ исходили сверху, масштаб и интенсивность операции зависели от готовности офицеров среднего звена ревностно его исполнить.

9.3. Север Буковины: румыны, украинцы, немцы – и евреи

Румыны не были единственной силой, участвовавшей в очищении провинций от евреев летом 1941 г. В северной Буковине, где существовало сильное и хорошо организованное украинское националистическое движение, они соперничали с Организацией украинских националистов (ОУН)[649]. По утверждению немецкой исследовательницы Марианы Хаусляйтнер, румынские власти в межвоенной Буковине относились к украинцам со стойким подозрением и держали их под жестким полицейским и жандармским контролем. Дело было в том, что украинские националисты считали Буковину составной частью «украинских территорий» и в конце 1918 г. попытались присоединить северную часть Буковины, где украинцы составляли большинство, к независимой Украине, зажатой как в тисках между красными и белыми в ходе Гражданской войны на территории бывшей Российской империи. Только введение регулярных войск в Буковину позволило румынам подавить украинское националистическое движение в провинции[650]. Хотя украинцы Буковины в 1920-е гг. поддерживали румынские умеренные и демократические силы, например Социал-демократическую партию, в конце 1930-х гг. они оказались под сильным влиянием украинского национализма. Это было особенно характерно для молодого поколения, активисты которого действовали в тесном сотрудничестве с националистическими украинскими лидерами соседней Галиции[651]. По недавнему утверждению Джона-Пола Химки (John-Paul Himka), в конце 1930-х гг. украинское националистическое движение