«У Вас температуры нет», – произносит она. Троицкий осторожно берет её руку. Кладет снова себе на лоб. «Такая вот процедура меня и без лекарств вылечит», – Александр с усилием улыбается, так что сводит скулы. Медсестра освобождает свою руку. Строго говорит: «Сейчас Вам нельзя волноваться».

Александр хочет сказать, как же не волноваться, когда такая девушка. Но медсестра уже покидает палату. И вот, совсем некстати, приспичило в туалет. Приподнялся, осторожно сел на кровать. Встал, и голова закружилась. Ухватился за стул и, двигая его перед собой, доплёлся до двери. Выглянул в коридор. По коридору прогуливались ходячие раненые. Все в серых длинных халатах. «Эй, – крикнул Александр, – мне бы санитарку». Перед ним стоит пожилая женщина. Видимо – нянечка. «Чего тебе, милый?» – спрашивает она. Троицкий начинает объяснять, что ему нужен халат, не в кальсонах же шастать по коридору. А про туалет сказать стыдно. Но нянечка уже догадалась, что ему нужно. «Я сейчас утку и горшок принесу», – говорит она. «Нет, нет», – почти кричит Троицкий, – я сам. Дайте только халат». Нянечка улыбнулась, покачала головой. Через несколько минут Александр идет по коридору. Его качает из стороны в сторону. Маленькая нянечка, ему чуть до плеча, поддерживает его. А он боится, что упадет и задавит эту старушку. Старушка смеётся, мол, и поболе великанов водила в туалет. И жива, однако.

На следующий день появилась красавица-медсестра. Александр заранее подготовил вопросы, которые надо задать ей. Во-первых, как её звать, потом представиться самому, мол, он политрук Троицкий Александр. И ещё спросить непременно, почему у него отдельная палата? Он же не генерал. Вот здесь можно посмеяться, мол, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. И еще много чего хотелось сказать. А вот и медсестра сейчас перед ним, но слова все будто испарились. И первое, что говорит она: «Поздравляю, Вы уже ходячий. Но если вдруг у Вас случилось нечто непредвиденное…» Тут она засмущалась. И Троицкий понял, что она уже знает, что нянечка водила его в туалет. Так что с шутками насчёт генерала придётся погодить. А красавица-медсестра эдак строго заявляет, чтоб он вызывал её, Красавину Галину Ивановну. И от этой, как кажется Александру, напускной строгости Галина Ивановна становится даже очень, как хороша. И Александру хочется вскочить на вытяжку во фрунт. Прокричать: политрук полка Александр Троицкий.

А Галина Ивановна продолжает: «Итак, Александр Фёдорович, переходим к процедурам».

Ну, никак нельзя пропустить такой случай: «Переходим к водным процедурам, – голосом диктора радио произносит Троицкий и, уже паясничая, сообщает, – но у меня из пляжных принадлежностей, только кальсоны». О как приятно, когда шутку понимают такие девушки. Галина Ивановна смеётся. «Насчёт пляжа – это после войны. А сейчас будем учиться ходить», – говорит она.

И вот политрук Александр и Галина Ивановна идут по госпитальному коридору. Для политрука Галина Ивановна уже Галчонок, но называть её так, пожалуй, преждевременно. Галина Ивановна держит под руку Александра. И он чувствует, как его водит из стороны в сторону. Но под своим локтем ощущает сильную руку медсестры. Мужики в больничных халатах бросают на него завистливые взгляды. А один хромой парень совсем обнаглел. Дёрнул за рукав Троицкого. Проговорил с подленькой улыбочкой, мол, дай на полчаса свою красотку. Александр сделал страшное лицо, погрозил ему кулаком. А тот захохотал: «Да только пройтись с ней по коридору. А ты что подумал!?»

У Александра слегка кружится голова. Галина Ивановна плотно прижимает к себе контуженого политрука, чтоб он не упал. А он, будто, чувствует сквозь свой тяжёлый халат её горячее бедро. Он смотрит на свою медсестру, ловит её взгляд, и ему кажется, что она всё понимает.

И вот он снова в своей палате. Галина Ивановна объявляет, что рано ему ходить самому в столовую. Надо ещё с недельку погулять по коридору. «Надеюсь, меня Вы будете выгуливать, Галина Ивановна? – спрашивает политрук. И тут же торопливо, пока Галина Ивановна не ушла, – можно мне Вас называть просто Галя?» «Можно, Александр Фёдорович, – улыбается Галина Ивановна, – а выгуливать Вас – я постараюсь». «И еще, – заторопился Троицкий, – чем я заслужил отдельную палату?» Галя становится серьёзной: «Ой, Саша, я не позавидовала бы тем раненым, кто находился бы с Вами в одной палате. Вы кричали, стонали. Ночью падали с кровати». Из всей этой длинной фразы Александр услышал только то, что его назвали «Саша».

Троицкий лежит на кровати, и вдруг ему приходит в голову какая-то неспокойная мысль: ведь он написал жене только одно письмо в первый месяц войны. Получил вскоре от неё ответ. Она писала о сыне, что он тяжело болен. И больше от неё писем не было. Наверное, письма не доходили. Всё время с боями отступали. Было не до почты. Сейчас конец зимы. Александр торопливо роется в прикроватной тумбочке. Там его бумаги и воинские документы. Вот и карандаш нашёлся. Пишет: «Дорогая Верочка». И вдруг сознаёт, что Верочка ему уже недорогая. Её образ как-то затёрся. И его заслоняет чудный лик Галины Ивановны. Но он не зачёркивает слово «дорогая». Пишет, что были тяжёлые бои. Сейчас ранен. Был без сознания месяц. Ну, приврал немножко. Где неделя, там и месяц. Сейчас поправляется. Дальше рассказывает, как воевал. И тут политрук в нем проснулся: об отступлении ни слова. Бьем немецких фашистов – это крупными буквами. Уже сложил письмо треугольником, вдруг вспомнил, что не спросил ничего про сына. Развернул письмо. Дописал опять крупными буквами: «Как Сашенька?»

И вдруг страшная мысль: жив ли сын? Держась за стены, вышел в коридор. Отдал треугольник пробегавшему мимо медбрату.

На другое утро не смог встать. Принесли завтрак: овсяную кашу и чай. Съел с трудом одну ложку, замутило. С трудом вытащил из-под кровати горшок, который ему на ночь всегда оставляют санитарки. Вырвало чем-то горьким. В голове его гремит набат. Но Александр не понимает, о чем его предупреждают. Как сквозь густую дымку он видит медсестру Галю и доктора. «Рецидив, – говорит доктор, – расстройства при контузии часто бывают обратимы».

Опять полусон, полуявь. И рука Гали на его лбу. Ему кажется, что он целует эту руку, ходит по коридору с Галей и чувствует её горячее бедро.

Что-то сместилось в его голове. Галя ему говорит, а он отвечает невпопад. Вот перед ним доктор. Он спрашивает Троицкого: «Какое у Вас воинское звание?» Александр пожимает плечами: «Майор, – и подумав, – может подполковник». Троицкий ловит печальный взгляд Гали. Улыбается ей: «А что, Галина, – замялся на мгновение. Да, забыл её отчество, – разве у вас нет моих документов? Посмотрите – там всё написано» Вдруг заволновался: «А где мои документы?» «Они в Вашей тумбочке. Показать?» – спрашивает доктор. «Нет, нет», – застеснялся Александр. «Как звать Вашу жену?» – доктор пристально смотрит на Троицкого. Тот жует губами и молчит.

«Амнезия, – тяжело вздыхает доктор, – а как меня звать, может, вспомните?»

Александр в смятении смотрит на медсестру. Кто же это? Ведь знакомое лицо. Медсестра называла фамилию доктора? Какая-то звериная фамилия: Волков, Зайцев, Соколов. «Вот Соловьёв!» – выпаливает Троицкий. «Да. Я доктор Савельев», – говорит врач и, помолчав, обращается к медсестре: «Здесь нужен психиатр».