В промежутках между грохотом он соглашался со всем, чтоговорил Грегори, но таким тоном, будто вызывал на ссору.

— Мы сегодня объявили выступление леопарда, и если меняне будет, придётся тебе, — сказал Грегори и облизнул «морду» длиннымязыком.

— Ладно, мне все равно сегодня вечером нечего делать.

Почему-то я поняла, что это шпилька в мой адрес.

Мика посмотрел на меня, и этот взгляд яснее слов говорил:«Уладь все это». Почему это всегда мне кашу расхлёбывать? Ну, прежде всего,потому что я обычно её и заваривала. Вот так.

Следы моих зубов отпечатались у Мики на шее. Они слегкапоблекли под действием неоспорина, но перевязывать их не было нужды. Егосчастье — и моё. Я остановилась как раз когда могла нанести ему ранупосерьёзнее. И крови меньше, чем в тот единственный раз, когда я позволила себепометить Натэниела. Это было, когда ardeur только появился и я все ещё пыталасьутолять его как-нибудь так, чтобы не нужно было сношения. Такая я была дура.

Последней соломинкой послужил инцидент, когда Натэниелпопытался убрать со стола масло, а ещё не все доели. Грегори перехватилмаслёнку, а когти леопарда не приспособлены держать фарфор. Маслёнка выпала иразлетелась по всему полу, масло проехало из угла в угол, оставив противныйслед, как жёлтый слизняк. Не знаю, что я могла бы сказать — вряд ли что-нибудьполезное, — как зазвонил телефон.

— Возьмите кто-нибудь трубку, — сказал Натэниел спола, убирая грязь. — Я тут занят слегка.

Мика продолжал есть, будто не слышал. Наверное, былрасстроен, что я не сказала Натэниелу что-нибудь утешительное. Проблема была втом, что я не знала, что можно сказать. Так что трубку взяла я.

— Анита, это я, Ронни.

— Привет, Ронни! — Я стала лихорадочно думать. Да,не у меня одной проблемы. Я никак до сих пор не могла поверить, что онаотвергла предложение Луи. А вслух я произнесла: — Как ты там?

— Луи мне оставил сообщение на автоответчике, и я знаю,что ты знаешь.

Голос её звучал слегка с вызовом.

— Понятно. Хочешь об этом поговорить?

Вызова я не приняла. Не на меня она злится.

Она испустила долгий вздох.

— Нет… да… не знаю.

— Можешь ко мне приехать, или где-нибудь встретимся,если хочешь.

Я говорила тем же тщательно-спокойным голосом, каким такчасто говорил со мной Мика.

— Я бубликов привезу.

— Могу накормить домашним печеньем, когда приедешь.

— Домашним печеньем? Неужто ты его испекла? Быть неможет.

— Нет, это Натэниел.

— Он умеет печь?

— Как видишь.

Волна её сомнений накрыла меня даже по телефону.

— Нет, честно, он отлично готовит.

— Раз ты так говоришь.

— Знаешь, мы бы с голоду умерли все, если бы ждали,пока я что-нибудь приготовлю.

Тут она засмеялась:

— Вот это уже чистая правда. Ладно, я скоро приеду,оставьте мне пару печений.

— Не сомневайся.

И разговор закончился. Повесив трубку, я ещё постояла утелефона секунду, глядя на сердитую спину Натэниела и мусорное ведро, куда онсбрасывал разбитую маслёнку и загубленное масло. Никогда не думала, что завязанныена затылке волосы могут подпрыгивать сердито.

Мика посмотрел на меня — очень красноречиво. Взгляд говорил:«Немедленно все исправь, немедленно, иначе я на тебя тоже разозлюсь». Когда стобой в доме живут двое мужчин, это имеет свои теневые стороны. Одна из них —если они оба с тобой одновременно поссорятся.

Натэниел стоял возле шкафа, положив руки на край, и всемтелом излучал гнев. Никогда я его таким не видела. Казалось бы, это должно быломеня взбесить, но нет. Наверное, если он хочет злиться, то имеет право.

Я попыталась придумать что-нибудь полезное, что сказать.Натэниел из счастливого домашнего жаворонка превратился в разозлённого мужчину,такого разозлённого, каким я его никогда не видела. А изменилось только одно: япоставила Мике метку на шее. Натэниел вполне терпел, что у Мики есть и сношениясо мной, и оргазм, когда ему, Натэниелу, почти ничего не достаётся. Так почемуже один такой неосторожный засос так все изменил? Я думала-думала, аж междуглаз заболело, и тут меня осенило — вроде бы хорошая мысль. Со мной это редкобывает, если не поговорю с друзьями поумнее меня. Но вдруг до меня допёрло.

Я подошла к нему и взяла его за плечо. Он отдёрнулся.Никогда раньше такого не было, и это меня испугало. Я не хочу, чтобы он на менязлился. Пусть он на меня никогда не злится. Мика прав, я должна это исправить.Только как?

— Натэниел…

И будто шлюз прорвало.

— Не могу я так жить! Ты мне чуть-чуть отдаёшь и тут жеобратно забираешь. Сегодня был оргазм, но только ради какой-то метафизическойфигни. И ты найдёшь повод, чтобы никогда уже такого не было, всегда находишь!Он все получает — и секс, и оргазм, а мне ничего. Но ты на мне ставила метки,на мне, не на нем! — Он все ещё смотрел на шкаф и орал все громче. —Только это у меня и было. Только это!

Он запнулся перевести дыхание, и я бросилась в эту короткуюпаузу.

— Мне очень жаль…

Но он уже перевёл дух и мчался дальше.

— Не знаю, почему я ещё надеюсь… — Он запнулся,остановился, и медленно повернулся ко мне. — Как ты сказала?

— Я сказала, что мне очень жаль.

Лицо его на миг стало мягче, потом снова натянулось, и онприщурился. Явно с подозрением.

— И что тебе жаль?

— Мне жаль, что ты огорчён.

— А!

И он снова сорвался на крик.

Я взяла его за руку, и на этот раз он не отдёрнулся, нопродолжал перечислять все, что я для него или с ним не делаю. И этот список могбы меня смутить, если бы для меня сейчас не было главным прекратить ссору.

— Тебе сегодня вечером на работу, — сказала я.

Это его остановило — очень уж неуместно прозвучало в егогорестных ламентациях.

— Ну? И что с того?

— Если бы не это, я бы тебя сейчас отвела в спальню ипоставила бы тебе засос не хуже.

Он снова отодвинулся.

— Не надо мне это, раз ты только для того чтобы меняуспокоить. Я хочу, только если ты тоже хочешь, если тебе тоже в радость.

Ну и ну, какой требовательный он бывает. Мне пришлосьостановиться и мысленно посчитать до десяти, потому что вся эта игра в доминантаи подчинённого здорово шевелит во мне определённые струны. Я достаточноисследовала этот мир доминантов и подчинённых, чтобы знать, насколько он большеи разнообразней, чем я думала. Есть такие, которым моя любовь к ногтям и зубамво время ласк и секса представляется извращением. Они даже связывание сюдаотносят. А я люблю ногти и зубы, по-настоящему, не притворяюсь, и делаю это нетолько для Натэниела. Додумавшись до этого, я перестала сердиться на него. Меняне злило то, чего он хотел; мне перед собой было неловко, что мне это нравится.Теперь я это поняла и полностью приняла. Или почти полностью.