Разве ты не понимаешь, что я хочу показать тебе главное своесокровище? Такое.., такое главное, что его не всякому доверишь!..

Лена и глазом не успела моргнуть, как Пашка скрылся задверью. И она последовала за ним, ничего другого ей больше не оставалось.

Небольшой предбанник, в который они попали, был абсолютнопуст, и в него выходили две двери. Одна — дубовая, украшенная витражнымистеклами — вела в сам дом. За другой, попроще, очевидно, и находился эллинг.

— Это там, — Пашка понизил голос. — Там я егонашел…

Лена поежилась.

— Не бойся, — успокоил Лену затрясшийся, какосиновый лист, Пашка. — Его ведь там нет…

В эллинге и вправду никого не было, если не считать стоящейна небольшом стапеле яхты; Третьей за сегодняшний длинный день. Ничего общего уэтой яхты не было ни с обломками судомодельной «Эдиты», ни с натруженнымипарусами «Посейдона». Если на ней и плавали, то очень давно: яхта успелаобветшать, обрюзгнуть и обрасти жирком. И все же она была элегантна. Да, именноэлегантна. И еще… Лена не сразу подыскала нужное определение, и, когда нашла,все встало на свои места. Соседний «Посейдон» тоже был элегантен, но выйти нанем в море мог кто угодно. Даже Лена при большом желании.

А эта яхта — эта яхта пустила бы на свой борт не всякого.«Посейдон» строил ремесленник, а эту яхту строил поэт.

— Как ты думаешь, «Такарабунэ» — это птица иливетер? — спросил Пашка, на секунду отвлекшись от мыслей о Нео.

— Не знаю… Может быть, течение. Теплое илихолодное, — ответила Лена, на секунду отвлекшись от мыслей о Романе.

— Я тоже… Я тоже так думал…

С кормы свисала веревочная лестница, и по ней они забралисьнаверх: сначала Пашка, потом Лена. Забрались и остановились у борта.

— Это здесь, — сказал Пашка.

Теперь и Лена увидела, что это — здесь.

Белый мелованный контур на палубе, темные, неопределеннойформы пятна — на самой мачте и возле ее основания. Вот и все, что осталось отНео.., черт, от Романа, конечно же, от Романа!

— Не надо, пожалуйста, — попросил Пашка, и Ленавдруг поняла, что плачет.

Роман Валевский не успел стать единственным важным для неечеловеком, — не об этом ли она плакала? Он не успел сделать Лену другой,счастливой или несчастной — неважно, но другой, — не об этом ли онаплакала? Он умер здесь, на яхте, предназначенной для чего угодно, но только недля убийства, — не об этом ли она плакала?

— Хорошо, я не буду. Я…

Договорить Лена не успела, — прямо над их головамипослышались шаги. Кто-то ходил по дому — ходил бесстрашно, по-хозяйски, ничегоне опасаясь, имея право.

Кто-то имел, а они — не имели. Хорошо, если это неожиданнообъявившийся хозяин, а если не хозяин? Если это оперативный урод, который вялодопрашивал ее на «Маяковской»? Разве она сможет объяснить свое здесьприсутствие?.. А если это убийца? Ведь убийц всегда тянет на местопреступления…

— Ты слышишь? — Лена сразу же забыла о своихслезах.

Пашка поднял голову вверх и коротко кивнул.

— Я же говорила, не нужно было сюда входить…

Но мальчишка, похоже, ничего не боялся. Он дернул себя занос, раздул ноздри и почти плашмя упал на палубу. И знаком приказал (кто бы могподумать, одиннадцатилетний мальчишка — приказал!) Лене сделать то же самое.

— Такие игры в моем-то возрасте, — недовольнопробормотала Лена, но все же подчинилась.

Неизвестно, сколько они просидели под защитой рассохшегосяборта — скорчившись в три погибели и в абсолютном молчании. Хозяин, мент илиубийца?.. А если он не один, что будет тогда?.. Чтобы отогнать от себя готовыезапаниковать мысли, Лена принялась изучать редкие веснушки на облупленномПашкином носу — их было ровно семь. А шагов наверху было тридцать пять — онатоже сосчитала их, машинально, от нечего делать. Тридцать шестого непоследовало, и вообще, наверху все было тихо. Выждав для верности еще несколькоминут, она дернула Пашку за рукав футболки:

— Давай-ка выбираться отсюда.

Пашка приложил палец к губам, что на ветхом, давно истлевшемв могиле языке Би-Пи, о котором он прожужжал Лене все уши, должно былоозначать: не торопись, нужно уметь ждать. Но ждать Лена не хотела, ей было непо себе — и от чужого присутствия в доме, и от своего собственного присутствияв доме, и… Она слишком хорошо помнила смерть. Пашка в силу своего возраста непомнил, а она помнила. Сначала отец, потом Виктория Леопольдовна, потом —пустота, потом Гжесь, вытеснивший своей несерьезной матрешечной пустотой еесобственную пустоту, — нет, лучше уж держаться подальше от всего этого, вовсяком случае, не докучать смерти чрезмерным детским любопытством. Суеверныйстрах заставил Лену спуститься вниз и направиться к двери. Но и здесь Пашкаопередил ее. Он проскользнул вперед, принял позу индейского «Зоркого глаза» илизулусского «Видящего под землей» и приложил ухо к обшивке.

— Ну, что? — спросила Лена.

— Тихо. Можем идти.

Следопытом Пашка оказался никаким.

Это стало ясно, как только он открыл дверь и высунул нос впредбанник.

Их ждали.

Пашка отшатнулся и рухнул прямо на Лену, а Лена тихоньковскрикнула, зажав рот рукой. Прямо перед ними стоял мужчина самого угрожающеговида. Лена инстинктивно попыталась спрятать Пашку у себя за спиной, Пашкаинстинктивно попытался защитить Лену, выдвинувшись вперед, и руки их самымдурацким образом запутались. А мужчина, вместо того чтобы скрутить малолетнегосопляка и великовозрастную дуру, улыбнулся.

— Вы кто? — спросил он.

Нет, не таким уж угрожающим он был — просто глаза у страхаоказались велики, как это обычно и бывает. Нападать мужчина не собирался,цеплять наручники на запястья — тоже, и Лена немного успокоилась.

И даже осмелилась спросить:

— А вы?

Мужчина не торопился с ответом, он с любопытствомразглядывал обоих. На вид ему было лет тридцать пять, никак не меньше. Смуглое,почти черное лицо резко контрастировало с выгоревшими волосами, что придавалоих обладателю неуловимое сходство с фотографическим негативом. Интересно, каквыглядела бы эта фотография в цвете? И для какого журнала была предназначена?Наверняка для глянцевого «Спорта и отдыха». Или «Гранд-вояжа». Или вообще — дляпустоголового каталога какого-нибудь раздувшегося на ровном месте кутюрье типаКристиана Лакруа. Это как раз в стиле pret-a-porter — осмысленные и не слишкомрельефные мышцы, вполне терпимый разворот плеч и узкий таз. Ничего гипертрофированного,ничего качкообразного, стероиды с армрестлингом здесь и не ночевали. Идеальнаявешалка для приталенного двубортного костюма. Впрочем, двубортного костюма намужчине не было — всего лишь шорты и ветровка на голое тело. К тому же на ногаху него красовались шлепанцы, что совсем успокоило Лену.