Покаянному рассказу Пашки о краже дурацкого газового шарфаЛена тоже не удивилась. Она и сама украла квартиру Романа Валевского: пусть наодну сумасшедшую ночь, но украла!.. За каких-нибудь полчаса Роман-Нео сделал ихс Пашкой сообщниками, крепко пристегнул — друг к другу и к себе. Нео сложилПашкины одиннадцать и ее двадцать шесть, а потом разделил поровну. Вот именно —поровну, теперь они были на равных. И называли друг друга на «ты». И Лена дажене заметила, как это произошло…

— Вот, возьми, — всласть выплакавшийся и абсолютноопустошенный Пашка протянул ей шарф. — Возьми, пусть у тебя будет.

Шарф, стилизованный под рыбу, вовсе не выглядел женским. Онвообще не был похож на шарф — Пашка в силу своего возраста не понимал этого. АЛена поняла сразу. Рыба больше походила на вымпел, пусть скроенный из не самогоподходящего материала, но вымпел. Но что бы это ни было, оно помнило Романа,оно принадлежало Роману. И потому Лена не бросила посмертный привет Нео врюкзак. Она намотала его на запястье и приступила к самому неприятному — дляПашки.

— Значит, его зовут дядя Вася…

— Дядя Вася Печенкин, — с готовностью подтвердилПашка.

— И он оказался на месте раньше милиции.

— Да… Но это Виташа…

О приятеле Виташе, сыне дяди Васи, Пашка говорил с неохотойи даже какой-то скрытой неприязнью. Интересно, какая кошка между нимипробежала? Или это постарался все тот же властитель дум Нео?..

— Виташа его и позвал…

— Виташа позвал своего отца, — уточнилаЛена. — И он что-то взял.., у твоего Нео. Что именно?

— Я не знаю… У Нео были браслет и кольцо…

Пашка не знал, а Лена знала. Омерзительный стервятник-алкашукрал у мертвого по меньшей мере три предмета — кольцо, браслет и одеколон. Новряд ли общий список ограничится только этим. Лена помнила, как Роман Валевскийрасплачивался за «Сто видов Эдо» — он доставал деньги из портмоне. Довольноупитанного портмоне.

Глупо думать, что Печенкин польстился на одеколон и прошелмимо денег.

— Почему же ты не рассказал об этом в милиции?

Пашка бросил долгий взгляд на запястье Лены, и глаза егоснова налились слезами.

— Ну, ладно, — смягчилась Лена. — Не реви.Лучше покажи мне это место.

Путь от шоссе к дому, где, по словам Пашки, он нашел тело,занял довольно продолжительное время: идти напрямик, через символическуюпроходную, мальчишка отказался наотрез, и они довольно долго плутали в заросляхбузины и дикого шиповника. А остаток пути прошли по заболоченному берегуЗалива. Как бы то ни было, но Пашка, ведомый своим скаутским божком по имениБи-Пи, в конце концов вывел Лену прямо на дом.

Дом — трехэтажный краснокирпичный таунхауз — стоял метрах вдесяти от воды и был снабжен тремя небольшими причалами. У среднего причалапокачивалась внушительных размеров яхта, и Лена сразу же вспомнила онезадачливом судомоделисте Гурии из деревни Пеники. И до этого он казался ейжалким типом, с жалкими, почти непристойными парусными фантазиями, а теперь ивовсе упал до нуля. Абсолютного нуля. В названии пришвартованной к пирсукрасавицы не было никакой эксцентрики, она называлась просто и незатейливо —«Посейдон». И это звучало гораздо лучше, чем закатанная в медь лилипутская«Эдита».

— Она? — тихо спросила Лена, кивнув на яхту.

— Нет. Та, которая Нео.., она в эллинге.

Вот в этом.

И Пашка ткнул пальцем в крайние от них воротца. Воротца былизаперты наглухо, так что марш-бросок в лодочный кооператив «Селена» потерялвсякий смысл.

Впрочем, он изначально был лишен смысла, стоило тольковспомнить о визите на «Маяковскую» песьеголового опера. Уж он наверняка всездесь вынюхал, вылизал и подчистил. И пометил территорию. И задавил своимтяжелым мужицким духом сдержанный и изысканно-терпкий запах Романа Валевского.

— Смотри, она открыта! — шепнул Лене Пашка. Иухватился за штанину ее комбинезона.

— Кто — она?

— Дверь!..

Дверь в дом, находящаяся рядом с эллинговыми воротцами, былане открыта, скорее — приоткрыта. С ребра двери свешивался язык какой-то белойбумажки, при ближайшем рассмотрении оказавшийся строгим предупреждением«Опечатано» — отрыжка следствия, не иначе. Именно перед этим предупреждением иостановились в нерешительности Лена с Пашкой. Пашка — потому, что не знал, какпоступит Лена, а Лена…

Лена не могла отвести взгляд от тонкой полоски, охраняющейвход в убийство. Если до этого Пашкин рассказ выглядел самой обыкновеннойстрашилкой на ночь, детсадовским мифом, то теперь крохотная полоска бумагипридала ему пугающую взрослую достоверность. Пашка не соврал и ничего неприукрасил. А если и приукрасил — то только частности. Главное же осталосьнеизменным — место преступления.

Но почему Роман Валевский приехал сюда, ведь он собирался навечеринку? Из рассказа Пашки следовало, что дом был не обжит и пребывал взапустении, так что вряд ли танцевальное пати проходило здесь.

А впрочем, что она может знать о Романе и об увеселенияхРомана?.. И все-таки кое-что Лена знала. Он не просто исчез в тот вечер — онушел, потому что был по-настоящему взволнован. Кто-то или что-то привело его всостояние крайнего возбуждения. Она видела это, но так ничего и не сказаланизколобому оперативнику. Какая глупость с ее стороны, какое помрачение, норазве могла она представить, что Романа убили?! Скот из органов "даже неудосужился поставить ее в известность. И если бы не случайно подвернувшийсяПашка, она никогда бы не узнала об убийстве!.. Об убийстве, которое произошлоздесь. Здесь, совсем рядом. И возможно, Роман Валевский стоял именно на томместе, на котором сейчас стоит она… Глупейшая из женщин, чего только стоил одинее визит на Фонтанку, 5! Лена толкнула дверь в квартиру Романа, когда его ужене было в живых. Когда его уже не было в живых, она рассматривала плакаты настенах, валялась на тахте и исподтишка слушала автоответчик.

Автоответчик.

Женщина из автоответчика откровенно угрожала Роману.Угрожала заброшенной тайной. Быть может, убийство так же крепко держится за этутайну, как малолетний Пашка держится сейчас за ее штаны…

Пашка, как будто услышав Ленины мысли, тотчас же напомнил осебе.

— Ну! Мы зайдем?

— Не знаю, — засомневалась Лена. — Ты жевидишь, опечатано.

Пашка наконец-то отцепился от Лениной штанины и вплотнуюприблизился к двери.

— Уже нет, — сказал он и потрогал пальцемотклеившийся бумажный кончик.

— Может быть, не стоит?..

«Стоит», — сказали Лене короткие Пашкины ресницы.«Стоит», — сказала "Лене выгоревшая, кое-как постриженная Пашкиначелка. «Стоит», — сказали Лене приоткрытые от нетерпения Пашкины губы.