Да, ее дочь, оставшаяся в 2020 году, уже взрослая и самостоятельная, у нее своя семья. Да, хоронить старшее поколение – это естественный ход жизни, и «круги на воде» скоро утихнут, а с ними утихнет и боль. К тому же рядом с ней остался ее отец, Лидин муж. «Господи! А кто уймет его боль?» Но ведь если она останется тут, то все они словно умрут для нее! Как жить без надежды когда-нибудь снова увидеть их? Значит, ждать, Константин обязательно найдет выход и в конце концов возвратится? И этим убить своих родителей здесь. Лида – поздний ребенок. Когда она родилась, маме было под тридцать, а папе почти сорок. Даже страшно пытаться представить, что с ними будет, если однажды она не вернется из школы, ну или не важно откуда.

И бесполезно молить «Господи, да минует меня чаша сия». Вот она, эта чаша, перед ней, заполненная до краев горем горьким. Все равно пить придется, и не имеет значения, с какого края к этой чаше подходить…

Раздался звонок в дверь. На часах было три, значит, это не мама с работы. «Тогда не буду открывать, – решила Лида, – нет меня дома». Но кто-то настырный звонил и звонил! Пришлось сползать с кровати и плестись в прихожую.

– Боже мой, Лида, что с тобой? – Ирина совсем по-бабски всплеснула руками.

– Мать, ты не пугай! – произнес Виктор испуганным голосом.

Лида посторонилась, пропуская друзей, и взглянула на себя в большое зеркало, висевшее в прихожей. «О таких, как я, говорят, что в гроб краше кладут». Мысль пришла, но надолго не задержалась, какая разница!

– Да, Константин был прав, когда попросил зайти к тебе, узнать, как ты.

У Лиды не было сил задавать вопросы, она только подняла глаза на Иру.

– Костик позвонил, сказал, что ты приезжала к нему. Что вы говорили о возвращении, и он, не подумав, поставил тебя перед выбором, который сделать нельзя. Что он проводил тебя после вашей встречи на станцию, что ты была в странном оцепенении. А потом он звонил тебе весь день, но ты не отвечала. Он боялся, что с тобой что-то случилось. И вот мы здесь. И он был прав – с тобой действительно что-то случилось.

Ира подсела на кровать к Лиде, на которую та снова улеглась.

– Лида, что с тобой? Мне страшно!

– Это мне страшно! Ты представить себе не можешь, как мне страшно!

И тут Лиду прорвало!

– Я не хочу и не могу делать этот выбор!!! Я не смогу оставить родителей здесь и не могу даже представить, что никогда не увижу больше своих любимых там! Я существовала здесь только с надеждой когда-нибудь вернуться, не задумываясь ни о чем. Как я могла! Моя задача не имеет решения!

– Но ведь ты уже сделала свой выбор, когда переместилась сюда.

– Там был выбор между жизнью и смертью. – Лида вдруг подскочила на кровати. – Я сделала неправильный выбор. Я должна была просто тихо умереть, чтобы не возникло этой ловушки. А теперь я должна за это расплачиваться.

– Так, Ир, иди поставь чайник. Лида, у вас в доме есть валерьянка или что-нибудь другое: валокордин, корвалол? В холодильнике? Ир, налей тридцать капель, а потом оставь нас. – Витя накрыл ледяную руку Лиды теплой ладонью.

Корвалол, за ним горячий чай, от которого лекарство быстрее побежало по жилам, а потом мягкий, негромкий, но очень уверенный голос Виктора позволили Лиде сначала просто расслабить скованные словно судорогой мышцы, а через какое-то время до нее донесся Витин голос; скоро она уже слушала и слышала его.

– Есть жизнь, и есть ее законы. Их не очень много, и все они уже давно записаны в Евангелии. Ты пытаешься справиться с такой тяжелой ситуацией, бьешься, как муха о стекло, выхода не видишь. А выход твой в заповеди «Не убий».

Лида дернулась как от удара.

– Я же не убийца. Кого я убиваю?

– Пока не убиваешь, но зачем-то рассуждаешь на эту тему. Если ты, когда такая возможность появится, отсюда свалишь, то убьешь своих родителей, вот и станешь убийцей. И возможно, не только в фигуральном смысле.

– Вить, ведь ты сейчас берешь на себя тяжелый крест, – с трудом ворочая ставшим вдруг тяжелым языком, сказала Лида. – Ты подсказываешь мне определенный выход.

– А я уверен, что именно так правильно. Живи здесь и радуйся жизни. И жди своего часа. Константин – гениальный ученый, он обязательно доведет машину времени до ума. Но только тогда ты согласишься вернуться назад в будущее, если захочешь к тому времени, когда он сможет решить проблему разделения сознаний, и в этой действительности у твоих родителей останется дочь, которая будет жить долго и счастливо. И когда устранит парность перемещений; не хочешь же ты, чтобы ценой твоего возвращения стала судьба и даже жизнь случайного, пусть и незнакомого тебе, человека?

Лида посмотрела на Витю благодарным взглядом, словно он только что подарил ей смысл жизни, и, почувствовав неимоверное облегчение, рухнула в постель и провалилась в глубокий сон без сновидений.

Август в деревне. Щедрый месяц. С глухим стуком падают на землю спелые яблоки; бабушка достала медогонку – страшный тяжелый агрегат, у которого Лида с удовольствием крутила ручку, наблюдая, как по желобку вытекает тягучий янтарный мед; пошли опята, папа вернулся из леса и воодушевленно рассказывает, как набрал «вот эту корзину и полные карманы за двадцать минут», потому что набрел на небольшую вырубку, где пней не видно из-за грибов; каждое утро мама снимает с грядки пузатые гладкоблестящие кабачки, и нет им конца; петухи по очереди не напрасно дерут глотки на перекличках и исправно топчут курочек – каждое утро бабушка собирает в сарае еще тепленькие свежие яйца. Только местные бобики дружной компанией тихо и безо всякой практической пользы нежатся в теплой пыли на обочине дороги, разомлев, и даже для вида не гавкают на прохожих…

Лида, поверив Вите, обретала душевное спокойствие, лежа на траве в яблоневом саду и глядя на облака. Облака были словно ватные, плотные, толстые и наверняка мягкие, жаль не потрогать.

Сегодня к ним заходил дальний родственник, приводил какого-то мужика. Мужик попросил иконы ему показать. Бабушка растерялась, села на стул, махнула рукой в красный угол и в другую комнату. Бумажная икона в спальне мужика совсем не заинтересовала, а вот красный угол он осмотрел внимательно. Икона была выполнена красками на металлической основе. Осмотрев ее, мужик сказал, что это конец XIX века, работа не ручная, а заводская штамповка, большой ценности не имеет, что его интересуют иконы более ранних веков. И, попрощавшись, ушел. А на следующий день верный ленинец и старый греховодник дед Федул похвалялся, что выручил за бабки покойницы икону сумасшедшие сто рублей!

…Подошла Танечка, прилегла рядом.

– Вот где я тебя нашла! Не помешаю?

– Что ты! Я так рада поболтать с тобой, – ответила Лида, пододвигаясь на край покрывала.

Таня закинула руку за голову, вздохнула.

– Скучаешь, – проявила прозорливость Лида.