не стало видать от нево, а тама и та в темноте расплылась да пропала, кабутто призрак.

– Ну, – грит Дылда, – то и был призрак. – И как давай до смерти переживать, что со мной тама стоит в тех жутких лесах у реки, в полночь, пытается прикинуть, где это мы да как заблудились. Я слыхал тока, как дожжик по мильону листиков шлепает, да чух-чух за рекой, да как сердце у меня самово на открытом воздухе стучит. Господи, вот-те на-то. – И зачем я только пошел за этим чеканутым? – грит Дылда, а сам одинокий такой, да на меня глядит и даже тянется ко мне чутка. – Жив, ты тут?

– Дылда, я испужался, – грю.

– Ну, не пугайся, мы сейчас назад в город вернемся да к тем огням, где люди нас уже увидят. Ухуу!

– Дылда, тот дядька кто был? – спрасил я у нево, а он грит:

– Фуу, то был какой-то призрак реки, искал Канадию в Вирджинии, Западной Вирджинии, Западной Пенсильвании, на Севере Нью-Йорка, в Городе Нью-Йорке, в Восточном Артурите да Южном Поттаватоми последние восемьдесят лет, насколько я могу себе прикинуть, да еще и пешкодралом к тому ж. Никогда он свою Канадию не найдет и никогда ни до какой Канадии не доберется, потому что все время не в ту сторону прет.

И от, деда, еще три машины мимо нас просвистели, а четвертая нам остановила, и мы к ней как давай бегом. Тама большой такой сурьезный белый дядька сидит в пляжном грузовичке с фургоном.

– Да, – грит, – это дорога на запад к Питтсбургу, только чтоб попутку поймать, вам лучше назад в город вернуться.

– А тот старик собрался на запад пехом переть всю ночь, а попасть он хочет на север в Канадию, – грит Дылда, и от, как Бог свят, то была правда истинная, а про тово Призрака Саскуэханны он потом еще три месяца вспоминал, точно тебе грю, када уж мы в Сан-Франциско до Шилы доехали.

Глава 14

Как мы наконец добрались в Калифорню

Долгонькое то было путешествие, деда, доложу я тебе. Тот дядька нас под дожжем обратно в Гаррисберг отвез. Сказал свернуть налево, а потом направо, а потом налево, и опять направо – и тама столовый фургон будет, где, грит, дюже годный сладкий ямс готовят да свиньи ножки, а еще семидюймовых Горячих Собак, а на них сверху цельный Цирк Пиккадилли. Мы с Дылдой туда заходим да садимся в едальной части рестырана, а другая половина тама плевательное место, а в нем цельная куча мужиков собачится про то, как все они ендейцы.

– Ты мне это брось, ты не индеец никакой!

– Ах вот как, не индеец? Да я поттзаваттоми с Канадии, а мать моя чистопородная чероки была.

– Ежели ты поттаватоми с Канадии, а мать твоя чистопородная чероки, так я буду Джеймс Рузвельт Тёрнер.

– Ты давай-ка обернись, сынок, да я тебе так отмутужу, как никто и никогда. – И тута стаканы как пошли хрясь да тресь, да потасовка, да верещанье, и тетки заголосили, а одна эта тетка подходит к столу, где мы с Дылдой едим, да и села к нам, а сама так приятно лыбит и грит:

– Можно к вам подсесть? – И тута ж цельная стая полицеев налетает в машине своей патрульной. А тетка эта, девчонка в общем-то, грит Дылде: – Можно сесть?

И лыбит, да тока Дылда – он испужался полицеев и обратно ей лыбить не стал, ну а окромя тово Дылда на Шиле женатый, тока тетка села и ведет себя, кабутто за одним столом с нами, и ни один полицей теребить ее не стал. Дылда не сказал ей нет, но и да ей не сказал. Полицеи увели смутьянных тех ендейцев, и все опять стало мирно.

Мы с Дылдой все наши деньги проели на ямс под корочкой да свиньи ножки с костяшками и семидюймовые Горячие Собаки, а Дылда никаких вознамерений не имел к той тетке вообще. То был хлев. Но знашь, деда, у цельной кучи черных людей текет ендейская кровь, как я это себе обнаружил, када увидал всех тех ендейцев в Небраскаре, Айовее да Невадии, не гря уж про Оукленд.

Тока мы хорошенько едой ужинной заправились да стали совсем готовы скитать себе дальше под дожжем, тока нынче он уж помедленней лил, сикал себе, и Дылда грит:

– Ну вот следующий шаг у нас – добраться до Питтсбурга по этой Трассе 22.

А раннее утро стояло, солнце вышло, и ах-то мимо мчали да синево окраса птичку давили под крутячим своим колесом.

Мне аж тошно стало, как услыхал я, как оно пищит. От бы получше местечко было. Я как запущенный стал. Какой-то слесарь нас подвез до Хантингдона, потом лампочник – до Холлидейсберга, потом дядька по имени Бидди Блэр довез до Блэрзвилла, потом мы очутились в Кораполисе с сельским таким водилой грузача, у каково сыну тока что грыжу с живота вырезали. Ужас какой было слыхать все, что они нам докладали. Но у меня в груди такое чувство было, что все они как можут стараются, наверно.

От настало часов семь утра, и Дылда купил чутка «Син-Синов», чтоб сахаром нам закинуться. Он до тово дюже волновался, что никада до Шилы не доедет, как редко с ним бывало. Даж не говорил мне, скока до Оукленда осталось, вдруг я испужаюсь. Я ему грю, мол, не знал, что на свете стока белых людей, коли сам я из селян в Северной Кэролайне родом.

Он грит:

– Ну.

А потом грит:

– Интересно мне, мистер Отис послал легавых за мной, оттого, что я тебя умыкнул. В общем, сейчас он нас уж не найдет. Вот машина тормозит, а в ней два чувака.

Гнали они миль восемьсят в час или что-то около, но остановились, скрип. Мы взад сели. Они грят:

– Вы куда это? – Ять, а мы в Монтану, у вас деньги есть?

Дылда грит:

– Да не шибко.

А потому они нам:

– Мы вас в Питтсбурге высадим. – Дожжь шел, деда, када доехали мы до Питтсбурга. Мы с Дылдой заходим на станцию железной дороги, чтоб под дожжем не мокнуть. А два дядьки в синих костюмах чух-чухчиков нам грят: подите вон. Ну, мы воротники себе задрали да и поволоклися вдоль по улице, глядь – церковь, а на верхушке у ней крест. Дылда грит:

– Давай зайдем, посохнем чутка. Вряди ли нас оттуда вышвыривать станут.

Промозгло тама так было, тока от печки тепло все равно катило на дне под низом, а дядька сверху на большом органном пианино играл. Дылда грит, это «Хавай-Мария» была, а потом парняга к