Поначалу Морриган обрадовалась, что Биркита не дала церемониипрерваться, но, по мере того как она слушала жрицу, в груди у нее всколыхнулисьдругие чувства.

«Биркита знает, что Рианнон была моей матерью, а вовсе неМирны, тем не менее специально назвала ее по имени! Неужели нельзя былообойтись без этого? Зачем понадобилось напоминать всем, что Богиня особеннолюбила именно Рианнон? Моя мать, настоящая представительница клана Маккаллан,прослужила Богине в этом качестве почти всю свою жизнь. Дед даже рассказывал,что Эпона перед смертью матери простила ей все ошибки. Бирките следовало быпроявить больше уважения к Рианнон».

Прежде чем бывшая верховная жрица успела произнести что-тоеще, Морриган почувствовала, как в ее душе ярко запылал гнев.

«Да!.. Это праведное чувство. Так и надо», — прозвучал у неев голове соблазнительный шепот.

— Сегодня я молюсь не только о Мирне и ее матери, но и обовсех, кому эта смерть принесла горе, кто опечален несправедливостью такогоисхода, — страстно проговорила Морриган и крепко зажмурилась.

Для нее эти слова имели не только двойной смысл. Ониобладали глубиной, были многослойными. Эти пласты складывались из печали, горя,боли, потерянности.

— Помоги нам обрести счастье в печали, смысл внесправедливости, свет во тьме. Может быть, я сумею стать его частью.

Гнев, много лет едва тлевший в ее душе, продолжал полыхать.Она открыла горящие глаза и выбросила вперед руки так, словно швырнула на валунвсе чувства, накопившиеся в ней.

— Услышьте меня, души кристаллов! Да будет свет!

На ее призыв откликнулся не только этот камень. Все селенитовыекристаллы во всем Усгаране запылали великолепным яростным огнем.

Морриган воздела руки. Она упивалась страстью и мощью,пламеневшей вокруг и внутри ее.

«Да! Владей своей мощью. Таково твое наследие».

— Я заявляю права на то, что принадлежит мне. Я верховнаяжрица. Мой огонь горит сейчас здесь для всех, кто испытал боль илинесправедливость.

«Я больше не сирота и не изгой», — молча добавила девушка,обращаясь к голосу, звучавшему у нее в голове.

Стоило Морриган появиться в пещере Усгаран, как кристаллысразу загудели. Кеган ощутил это. Ему показалось, будто он стоит тут голый, аего возлюбленная решила пошалить и дунула на взмокшую кожу. Он смотрел, какМорриган движется с процессией, и был удивлен, даже ошарашен тем, что она несводит с него внимательных глаз. Когда юная жрица наконец начала ритуал, ееголос звучал так страстно, словно девушку глубоко опечалила смерть Мирны.Эмоции захлестнули Приносящую Свет. Какое-то время она не могла продолжить, и всемпоказалось, что молитву за нее придется закончить Бирките.

Затем Морриган вновь заговорила, но на этот раз ее тонсовершенно изменился. В голосе чувствовались гнев и напор, имевшие большеотношения к битве, чем к похоронам. Когда она открыла глаза и приказалакристаллам зажечься, то сделала это яростно и пылко, без сожалений и стенаний.Запылали не только кристаллы, но и сама Морриган. В пещере было дымно оттлеющей сладкой травы. Кристаллы высвечивали тонкие вьющиеся струйки пара,придававшие всему странный вид, как в подводном царстве. Посреди этого царствастояла Морриган, величественная Богиня, окутанная светом. Вокруг нее бушевалаэнергия, приподнимавшая ей волосы. Дыхание с шумом вырывалось из груди Кегана,когда он, очарованный, смотрел, как эта девушка заявляет права на свою судьбу.

Шаман, живущий в нем, машинально откликнулся на ее слова.

«Морриган — определенно не Мирна. Дочка Рианнон былакрасивой, умной и милой. Ее любили родители. Она не переживала, что ей несуждено служить Богине, довольствовалась своей судьбой».

Мирна выглядела бледной, плохо прорисованной копией женщины,пылавшей теперь перед ним. Морриган притягивала к себе Кегана. Ее свет будтослужил ему путеводным огнем. Те чувства, что он испытывал когда-то к Мирне,теперь казались мастеру-скульптору слабыми и несущественными.

Конечно, к Мирне его тогда тоже влекло. Она была красивой,они дружили. Кай не очень тактично, но верно заметил, что Кеган стал бы самоймогущественной персоной во всей Партолоне, если бы она его полюбила. Естественно,Мирна интересовала кентавра, но он не испытывал к ней ничего подобного тому,что испытывал сейчас к Морриган. Скульптор наблюдал за ней и чувствовал, чтокровь быстрее бежит по его жилам. Ему приходилось подавлять желание дотронутьсядо нее, подойти совсем близко, принять облик человека и овладеть ею тут же, наполу Усгарана. Каменные стены передавали ему тепло, страсть и энергию Морриган.Он вожделел ее с таким пылом, какого у него никогда не вызывала ни одначеловеческая женщина или кентаврийка.

Кеган услышал справа какое-то странное покашливание и,взглянув туда, увидел, что Кай смотрит на Морриган со смешанным чувствомблагоговения и печали. Гнев наполнил кентавра. Он понимал, что это неразумно.Он понимал, что не имеет права. Но он не хотел, чтобы к Морриган тянулсякакой-либо другой мужчина. Пусть даже это был всего лишь мастер-каменщик,который и смотрел-то на нее так пристально только потому, что она до странностинапоминала Мирну.

Затем Морриган прокричала здравицу Адсагсоне, жрицыподхватили ее возглас, и ритуал закончился. Морриган опустила руки и кивкомотбросила назад волосы. Ее тело потеряло почти весь свет, но продолжаломерцать. Кегану показалось, что взор девушки слегка затуманен. Она продолжаластоять, не сводя неподвижного взгляда со священного валуна. Тем временем жрицыубрали дымящиеся травяные веревки и начали потихоньку расходиться, чуть ли несо страхом поглядывая на Приносящую Свет.

— Невероятно... — тихо произнес Кай, по-прежнему не сводяглаз с Морриган. — Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное?

— Нет. Как и никто другой вот уже три поколения.

— Что ты имеешь в виду?

Кеган, с трудом оторвав взгляд от Морриган, строго посмотрелна мастера-каменщика и спросил:

— Ты столько лет провел среди жителей Сидеты и ни разу неинтересовался их наследием?

— Конечно, мне было любопытно. — Кай нахмурился. — Я узналпро Адсагсону, подружился с прежней верховной жрицей Биркитой, но здешний народникогда особенно не отличался религиозностью.

— Ты хочешь сказать, что меркантильность Шейлы не могла неотразиться на духовности здешних жителей? — фыркнул Кеган.

— Я мог бы поспорить, заявить, что именно благодаря Шейле еенарод достиг такого процветания. Как бы там ни было, в мои обязанности входилослужить посредником между отшельниками Сидеты и теми обитателями Партолоны,которые хотели приобрести изделия, производимые только в этом королевстве. Явовсе не обязан был изучать их духовную историю. Верховный шаман — ты, а не я.

Кеган хотел было упомянуть тот факт, что Кай сталмастером-каменщиком благодаря своему духовному дару, потому ему следовало быпроявить хотя бы элементарное любопытство и поинтересоваться другимибогатствами Богини. Но скульптор решил, что в данном случае он, скорее всего,проявляет излишнюю чувствительность. По правде говоря, у Кая не было причинпогружаться в духовное наследие Сидеты. Кеган знал кое-что из их истории толькопотому, что многому учился, как и подобало верховному шаману.