глаза. Он встал и жестом пригласил меня присоединиться к нему. Пройдя через весь бар, я подошла к Джейсону. Я чувствовала на себе его взгляд, но понятия не имела, о чем он думает. Тусклое освещение не позволяло разглядеть выражение его лица. Остановившись прямо перед ним, я подняла глаза.

– Я ведь не помешала тебе, правда?

– Нет, вовсе нет, – Джейсон выдвинул для меня стул, и я села, позволив ему слегка подтолкнуть его. Он снова сел и сказал: – Спасибо за вино.

– Всегда пожалуйста, – я подняла свой бокал в молчаливом тосте и сделала глоток. Он сделал то же самое.

Когда я замолчала, Джейсон откинулся на спинку стула и спросил:

– Хочешь поговорить об этом?

– Не особо, – ответила я. – Скажем так, некоторые люди не совсем такие, какими мы их помним.

Джейсон кивнул. Он выглядел так, словно хотел задать миллион вопросов, но не сделал этого.

– Я сожалею.

– Не стоит, – сказала я. – Я в порядке. Я как раз искала место, где можно перекусить, когда заметила этот пивной бар, а потом увидела тебя и подумала, что ты мог бы порекомендовать мне что-нибудь из меню.

– Excusez-moi[56], – Джейсон поднял руку и помахал официантке, которая только что принесла ему вино. Затем на безупречном французском он произнес: – Elle aimerait la bouillabaisse, s’il vous plaît[57].

Официантка кивнула, глядя на нас с легкой улыбкой.

Я была ошеломлена:

– Ты говоришь по-французски? Почему я об этом не знала?

На лице его отобразилась досада.

– Я знаю всего одну фразу по-французски. Это она и есть. И еще я внес немного оживления в беседу, когда случайно сказал “elle”[58], вместо “je”[59]. Мадам Леблан, моя многострадальная учительница французского, была бы так мной горда. На самом деле я испытал такое облегчение, когда нашел в меню единственное блюдо, название которого я могу произнести, – буйабес[60]! Так что я решил тут остаться.

Я рассмеялась:

– Отлично сыграно, Найтли.

– Ты же не против рагу из морепродуктов? Я могу засвидетельствовать, что оно здесь превосходное, – сказал он и указал на свою пустую тарелку.

– Абсолютно не против, – ответила я. И это как раз было что-то очень французское, именно то, что я искала. Я отхлебнула вина.

Прохладный ночной воздух коснулся моей кожи, и я набросила на плечи свою накидку. Я была удивлена, обнаружив, что молчание между нами не было напряженным или неловким. На самом деле это было очень комфортное молчание.

Джейсон пил вино, наблюдая за проходящими мимо людьми. Некоторые с нетерпением устремлялись навстречу развлечениям, в то время как другие явно направлялись домой. Официантка принесла рагу и теплый ломтик свежего хлеба. Я предложила поделиться с Джейсоном, но он покачал головой, сказав, что сыт.

– Ты связывался с Эйданом сегодня вечером? – спросила я.

– Да, я сказал ему, что у тебя тут все под контролем и нам не о чем было беспокоиться. Ты бы успела получить свой телефон назад до встречи с Северином. Эйдан сказал мне: «Конечно, я и не сомневался», как будто это не он сходил с ума оттого, что ты не выходишь на связь. Честно говоря, я думаю, что он беспокоился именно о тебе, а не об ужине с Северином.

– Неужели? Не кажется ли это странным для Эйдана, чье кредо «живи и дай жить другим»?

– Немного, но он уже начал лечение, так что, возможно, чувствует себя не у дел и от этого тревожится больше, чем обычно.

– Логично. Были ли еще какие-нибудь инциденты с Четвертичным Вором? – спросила я.

Джейсон рассказал мне, что вор нанес еще один удар, на этот раз забрав четверть шоколадного печенья, которое Мишель приберегла для себя. Еще более загадочным было то, что она оставила печенье, завернутое в салфетку, на столе в своем кабинете, запертом на ключ, и тем не менее, когда она развернула салфетку, четверть его отсутствовала.

Я с аппетитом поглощала еду и слушала сплетни. Похлебка была бесподобна, она насыщала и согревала. Омары были приправлены шафраном и фенхелем, и, когда я закончила есть мидии и гребешки, мне захотелось выпить оставшийся от них бульон. Вместо этого я отломила кусочек хлеба и промокнула им остатки.

– Как же Четвертичный Вор проник в ее кабинет? – спросила я.

– Никто не знает, но Мишель в ярости. Она установила дополнительный замок на своей двери, и это после того, как купила себе холодильник, чтобы держать еду в своем кабинете.

Я прожевала последний кусочек хлеба.

– Не думаешь, что вор просто пытается свести ее с ума?

– Эта теория заслуживает внимания, – сказал он. – Я и сам думал о том же.

– Не уверена, восхищаюсь я им или нет. Такого рода злой гений заслуживает уважения, и все же я побаиваюсь таких людей.

Джейсон рассмеялся:

– Я отношусь к нему с уважением. Если повезет, Мишель уволят, и ее кадровое царство террора закончится.

Я изучала его поверх своего бокала.

– Ты ведь знаешь, кто это, не так ли?

Он моргнул – само воплощение невинности.

– Расскажи мне, – потребовала я.

– Сначала ты мне расскажи, – сказал он.

– Но я не знаю, кто это.

– Нет, не это, расскажи мне, что случилось сегодня вечером.

Я откинулась на спинку стула.

– А почему тебя это волнует?

– Я хочу знать, нужно ли мне пойти и врезать кому-нибудь.

– Нет, не нужно. Я сама могу о себе позаботиться.

– Ну это я знаю, Мартин, – сказал Джейсон. – И все же ты моя коллега… Нет, это уже не так. Ты же мой друг, – он посмотрел на меня. В его взгляде была искренность, когда он произнес: – Мы друзья. А я обычно не стою в стороне, когда мои друзья страдают.

– Я не страдаю, – проговорила я, внезапно тронутая тем, что он считает меня другом. Я дотронулась до своей болтающейся серьги.

– Ты ерзаешь, как и всегда, когда ты расстроена.

Я смущенно опустила руку. Когда он успел это заметить? Я не думала, что кто-то еще знает обо мне та- кие вещи. Пытаясь разрядить обстановку, я улыбнулась ему:

– То есть ты хочешь сказать, что ты обращаешь на меня внимание?

Его пристальный взгляд с неожиданным напором встретился с моим:

– Да, я обращаю на тебя внимание.

Я отвела взгляд, внезапно почувствовав, что мне стало жарко, и дело было не в вине.

– Честное слово, я ничем не расстроена.

Джейсон издал насмешливый звук, который разрушил напряжение между нами.

С облегчением я посмотрела на него и добавила:

– Ну хорошо, может я и разозлилась слегка, но ни слезинки не уронила, хотя вечер был ужасный.

– Ужасный?