Спустя несколько мгновений бог снова приподнялся и покрыл поцелуями ее лицо – глаза, щеки, губы.

– Ты мое испытание, богиня. Испытание, уготованное мне мойрами.

Персефона не могла мыслить достаточно ясно, чтобы ответить. Ее ноги дрожали, а сама она ощущала чудесное изнеможение.

Когда Аид двинулся, она потянулась к нему:

– Нет. Не уходи.

Он издал смешок и снова поцеловал ее.

– Я сейчас вернусь, дорогая.

Он исчез, но почти сразу вернулся с влажным полотенцем. Он обтер ее, а потом придвинул к себе, прижав спиной к своей груди. Укутанная его теплом, она уснула.

Спустя время Персефона проснулась от того, что Аид задвигался сзади, прижимаясь к ней твердым возбужденным членом. Обхватив руками ее бедра, он оставил дорожку из поцелуев на ее шее. Влечение к нему пересилило усталость, и она повернула голову, чтобы прижаться к его мягким губам, отчаянно желая снова ощутить его вкус.

Аид повернул ее на спину и накрыл своим телом сверху, целуя, пока ей не стало тяжело дышать. Она протянула к нему руки, чтобы погрузить пальцы в его мягкие волосы, но он не позволил ей, сведя запястья у нее над головой. Он воспользовался этой позицией, чтобы прикусить мочки ее ушей, поцеловать шею и поласкать соски, слегка прихватив зубами. Каждое ощущение вызывало у Персефоны тихий стон, и эти звуки, казалось, еще больше разжигали страсть Аида. Он спустился к ее бедрам и, не тратя лишнего времени, развел ее ноги и нашел влажное лоно. Его пальцы погрузились в нее быстро и требовательно, а потом еще и еще, пока ее стоны не стали совсем частыми, пока от невозможности дышать у нее не закружилась голова. А потом она забилась в экстазе с его именем на устах – единственным словом, что она произнесла с тех пор, как все началось.

Аид ничего не сказал, поглощенный туманом желания, – и только снова поднялся над ней и прижался к ее лону. Он вошел в нее, погружаясь резкими, мощными толчками.

Потом он поднял ее, словно она была легкой, как пушинка, сел на пятки и, обхватив ее бедра, стал двигать ее вверх и вниз на своем члене. Чувствовать его внутри было так великолепно, что богине захотелось ощутить его еще глубже и быстрее. Она обвила руками его шею и тоже задвигалась. Их губы слились воедино, языки сплелись. Они вместе раскачивались на волнах безумных ощущений и вместе достигли оргазма, после чего рухнули на кровать, едва дыша, обессиленные и покрытые потом.

Прежде чем Персефона снова уснула, в голове у нее промелькнула мысль, что, если это была ее судьба, она с радостью ее принимает.

Когда Персефона проснулась, Аид еще спал рядом. Он лежал на спине, и черные простыни прикрывали нижнюю часть его торса, оставляя контуры живота открытыми. Его волосы разметались по подушке, на челюсти проступала щетина, и богине страстно захотелось протянуть руку и обвести пальцем его идеальные брови, нос и губы. Но она не хотела будить его, да и само движение казалось ей слишком интимным.

Она вдруг осознала, как глупо это звучит с учетом того, что случилось между ними прошлой ночью. И все же прикасаться к нему без разрешения или побуждения казалось тем, что может делать возлюбленная, а Персефона не считала себя возлюбленной Аида.

Она даже не была уверена, что хочет быть возлюбленной. Богиня всегда представляла влюбленность чем-то дурманящим, почти робким – но все, что происходило у нее с богом мертвых, можно было назвать каким угодно, только не робким. Их влечение друг к другу было плотским, жадным, пылающим. Оно лишало ее возможности дышать, сводило с ума, овладевало ее телом.

Внизу живота начинало разгораться пламя, пробуждающее желание, которое она так явственно ощущала вчера. «Дыши», – сказала она себе, пытаясь заставить этот огонь угаснуть.

Спустя мгновение Персефона выскользнула из кровати, нашла черный халат, который Аид уже давал ей, когда она впервые попала в подземное царство, и надела его. Выйдя на балкон, она сделала глубокий вдох, и в тишине наступившего дня осознание того, что они с Аидом наделали, всем своим весом опустилось ей на плечи. Она никогда не была так растеряна и напугана.

Растеряна, потому что ее чувства к богу были крайне противоречивыми – богиня злилась на него, по большей части из-за контракта, но и в не меньшей степени была заинтригована. То, как она чувствовала себя с ним прошлой ночью, – с этим ничего не могло сравниться. Он боготворил ее. Он открылся ей, признался, что хочет ее. Они вместе отдались чувствам, забыв про разум, погрузившись в пучину дикой страсти. Ей не нужно было смотреть в зеркало, чтобы увидеть, что на ее коже остались синяки там, где Аид прикусывал, посасывал и сжимал руками. Он исследовал те части ее тела, которых прежде никто не касался.

И именно это порождало в ней страх.

Она теряла себя в этом боге, в этом мире, что находился под ее собственным. Прежде, когда они разделяли лишь момент слабости в купальнях, она могла поклясться, что будет держаться от него подальше, поклясться искренне. Но если она скажет это теперь, это будет ложь.

Что бы их ни связывало, оно было сильным. Персефона почувствовала это в тот миг, когда впервые увидела Аида. Она уже знала это в глубине души. Каждое их взаимодействие после было лишь отчаянной попыткой проигнорировать правду – что они были предназначены друг другу, – и Сивилла подтвердила это прошлым вечером.

Это была судьба, сплетенная мойрами.

Но Персефона знала, что таких союзов было много, и быть предназначенными друг другу далеко не всегда значило стать идеальной парой, не говоря уже о том, чтобы быть счастливой. Иногда это были хаос и борьба – а с учетом того, какой взбудораженной стала ее жизнь после знакомства с Аидом, из их любви едва ли могло выйти что-то хорошее.

Почему она вообще думала о любви?

Персефона отогнала эти мысли. О любви тут и речи не шло. Все дело в электрическом притяжении, возникшем между ними после того первого вечера в «Неночи». И теперь с этим было покончено. Она не позволит себе сожалеть об этом. Нет, она примет это. Аид позволил ей почувствовать себя сильной. Он позволил ей почувствовать себя богиней, которой ей и суждено было стать, – и она наслаждалась этим.

Персефона сделала еще один вдох, и внутри ее поднялся жар. Вдохнув свежий воздух подземного царства, она почувствовала что-то… иное.

Оно было теплым. И пульсировало. Это была жизнь.

Ощущение было каким-то отдаленным, словно в памяти промелькнуло что-то, что она не смогла распознать. И когда оно начало растворяться, она бросилась ему вслед.

Спустившись по лестнице в сад, Персефона остановилась у черного камня с бешено колотящимся сердцем. Она попыталась успокоиться, задержав дыхание, пока в груди не заныло от напряжения.

Она уже было подумала, что упустила его, как вдруг почувствовала легчайшую пульсацию где-то на самом краю.

Магия.