– Это уж в нашей натуре, – проворчал президент.

– Более того, – сказал Юмекс, – имеетсянемало документов и письменных свидетельств, что в подобных конфликтахгреческие правители всегда становились на сторону иудеев. Они прекрасно видели,что высокая греческая культура быстро поглощает восприимчивых иудеев, а будетполное поглощение на десять или на сто лет раньше или позже – для государстваневажно. Но это было важно для эллинизированных иудеев, их жизни исчислялись нестолетиями, вот и перегибали, вызывая сопротивление…

Файтер рассматривал его пристально, но Юмекс выдержал острыйвзор, полностью уверенный в своей правоте.

– Я слышал, – сказал президент осторожно, –что какой-то греческий правитель все же пытался искоренить остатки иудейскойрелигии…

Юмекс потемнел, сделал горестный жест.

– Антиох Эпифан, – проговорил он сквозьзубы. – Если бы этот дурак не наломал дров, тоже стараясь ускорить, тоэллинизация свершилась бы сама по себе, Иудея еще тогда влилась бы в семьюнародов! А мои соотечественники не вызывали бы такую ненависть и недовериесреди всех народов.

Иерусалим возвышался на горе, похожий на яркий факел в ночи:из слепяще-белого камня, прекрасный, величественный и гордый. Едва прошли подаркой ворот, Гургис сразу ощутил покой и прохладу: накаленные тротуарыпостоянно поливают холодной водой, вместо колодцев фонтаны, а воду можнонабирать, всего лишь подставив кувшин под бегущую из пасти медного зверя струю.

У ворот и дальше, на улицах, часто встречали горожан, Гургиссперва принял их за греков: чисто выбритые лица, с голыми ногами, почти всеобнажены до пояса. Когда прошли мимо первой группки, Гургис сказал негромко:

– Говорят не по-гречески…

– Иудеи, – пояснил Неарх с победнойусмешкой. – Да, пока что говорят на иврите… между собой, но вообще-тостараются общаться на греческом, языке культуры и искусства. А греческие именаони взяли сразу же. Вслед за греческой одеждой и манерой брить бороды.

Гургис провел кончиками пальцев по тщательно выбритому лицу.

– Бр-р, не представляю, как я ходил с лохматойбороденкой! Как вспомню, даже спина краснеет…

– Да уж, – проворчал Неарх, – самомувспомнить противно. Но это все позади. Иерусалим – уже греческий город. Богатыегорожане Иерусалима сейчас заканчивают строить гимназию, это все на их деньги.Мрамор на колонны везли из-за моря!

Гургис покрутил головой:

– А как же местные жрецы? Я слышал, они роптали…

– Недолго, – сообщил Неарх.

– Что так?

– Против воли народа не попрешь, – ответил Неархсо смешком. – Первое, что принесли греки, – это демократию. Голосдаже рядового жителя должен быть услышан и учтен. А когда почти все жителивосхотели и гимназию, и академию, и даже стадион для соревнований…

– Это бесподобно, – согласился Гургис. –Бесподобно, говорю, когда горожане сами берут на себя борьбу со жрецами. И самидобиваются, чтобы здание гимназии было выстроено в самом лучшем месте!..

– Ты увидишь, – сообщил Неарх, – осталосьтолько благоустроить парк для прогулок и бесед…

Они прошли к пустынной части города, Гургис остановился каквкопанный. Чаша стадиона расположилась среди олив и платанов, как огромнаябелоснежная раковина, величественная и торжественная, едва ли не самоепрекрасное, что в состоянии творить руки людские.

Отсюда сверху видно, как там, внизу, крохотные голыечеловечки состязаются в беге, прыгают в длину, а также красиво метают диск.Самим грекам не до стадиона: в город приезжают только торговцы или сборщикиналогов, которые, завершив дела, тут же возвращаются обратно, а соревнования,как большие, так и малые, – дело самих иудеев, которые восприняли идею «Вздоровом теле – здоровый дух» сперва смущенно, потом с великим энтузиазмом.

Гургис смотрел восхищенно. Греческий взгляд на человеческоетело как на нечто прекрасное быстро овладел просвещенными иудеями, особеннобыстро восприняла новое молодежь, и сразу количество красивых иудеев как будтоутроилось, когда вышли на улицы чисто выбритые, с расчесанными волосами, скрасивыми мускулистыми торсами, которые раньше стыдливо прятали, а теперь можновыставлять напоказ…

Неарх толкнул его в бок. Гургис оглянулся. По дороге,подпрыгивая на каменистой дороге, катит тележка, запряженная осликом. В поводуего вел крупный немолодой иудей, борода лопатой закрывает грудь, длинные волосыпадают на спину, все пегое из-за частой седины, сам иудей покрыт дорожной пыльюс головы до ног, весь серый, только глаза сверкают из-под нависших бровей, тожепокрытых пылью, зло и непримиримо.

Иудей медленно удалялся, Гургис внимательно смотрел емувслед.

– Да, – сказал он, – это тот, что пять леттому приходил забирать из гимназии своего младшего сына. Помню, талантливыйюноша! Мог бы стать ученым, скульптором, математиком… А сейчас наверняка пасеттощих коз на склонах голых гор. А его отец каждую осень появляется здесь,привозит козий сыр на продажу. И все это время поносит нас на всех площадях.Сколько же энергии у этого узколобого фанатика!.. Ведь немолод, уже ходит,опираясь на палку, а какие речи закатывает!

Неарх ухмыльнулся:

– Пусть. Он проиграл.

– Так ли?

– Так, – ответил Неарх уверенно. – Всяеврейская жизнь изменилась с приходом греков. Разве по нас не видно? Мы ведьуже эллины. Если в других странах жители реагировали в первую очередь нагреческую армию, на длинные копья фаланг и великолепные мечи греков, то мы всежадно набросились на греческую культуру и поглощаем ее так, что за ушами стоиттреск.

Гургис кивнул:

– Да, эллинская культура превосходит все культуры мира.И потому все умные люди во всех странах перенимают ее и сами становятсяэллинами. Однако неграмотные пастухи упорно цепляются за своих богов…

– За своего бога, – поправил Неарх. – У ниходин бог.

Гургис отмахнулся:

– По привычке вырвалось. Эти старосты горных деревенекда жрецы в тех краях как раз к пастухам и обращаются.

– Пусть, – произнес Неарх благодушно. –Иудейская молодежь уже восприняла философский скептицизм и отказываетсяпринимать наивное толкование Библии в мидрашах. Они спрашивают напрямик: можетТора помочь нам решить наши вопросы или нет? И священники в бессилии разводятруками. Вот в этом и есть победа!

Гургис все еще смотрел в ту сторону, где в тени греческихпортиков скрылся старый священнослужитель. Лицо его оставалось задумчивым.

– Знаешь, – сказал он наконец с некоторойнерешительностью, удивившей его самого больше, чем Неарха, – мне сталоизвестно, что почти все эти священники, так яростно поносящие нас на площадях,дома очень тщательно штудируют идеи Платона, логику Аристотеля, теоремыЭвклида… Вообще изучают греческую философию и науку куда тщательнее, чем те,кто уже эллинизировался с легкостью.