Под копытами звонко стучат прогретые солнцем дорожные камни,от высоких стен из белого мрамора веет теплом, что еще долго будет нагреватьокружающий воздух.

Он видел, как в доме впереди зажегся светильник, спустя паруминут вышла женщина в очень коротком платье, открывающем ее ноги до серединыбедра: неслыханное святотатство для иудейской женщины, однако в этом кварталеуже почти все иудеи приняли эллинский образ жизни, никто не бросит камень.

Он невольно следил взглядом, как женщина быстро прошла вдольдомов, щеки пылают, глаза блестят, высокая грудь часто вздымается в тактчастому дыханию. Безотчетно проводил ее взглядом, откровенно любуясь такойнеиудейской походкой, их женщины должны ходить робко и приниженно, ведь они неравны мужчинам, и каждый иудей начинает день с благодарственной молитвы, чтоГосподь не сделал его рабом или женщиной.

Ровная прямая спина, тугой узел черных волос на затылке,поясок плотно стягивает талию, подчеркивая почти девичью фигуру, донесся мягкийперезвон ножных браслетов, и женщина исчезла за темными оливами.

На тайное свидание, подумал он хмуро. Замужняя, пользуетсявременной отлучкой мужа. Сколько ни говори, что это плохо, но такие вотпустячки придают остроту жизни, украшают вообще-то скучную жизнь мужчин иженщин, заставляя их после таких встреч быть друг к другу еще более нежными,словно замазывая провинности.

И если иудейская религия осуждает такое поведение, тогреческая оправдывает и даже воспевает, находя в этом отвагу, смелость, умениене смиряться перед древними догмами…

Эта проклятая эллинизация сперва коснулась языка, манер,привычек, обычаев, затем стала менять мораль, этику, религию евреев.

Практически все городское население Иудеи перешло нагреческий язык, такой богатый и гибкий, а свой язык остался только в дальнихглухих деревнях в горах. Привычная одежда местного населения исчезла быстреевсего, все перешли на простые и удобные греческие туники. Более того, греческиеслова вошли в религиозные книги сперва незаметно, потом запестрели часто-часто.Как бы сами по себе начали строиться греческие театры, школы, гимназии.

Более того, синагоги стали сперва только напоминатьгреческие храмы, а потом и вовсе стали почти неотличимы: стены покрываютсявеликолепными цветными рисунками с изображением сцен из Библии, появилисьмраморные статуи пророков, мудрецов, мыс-лителей, великих деятелей, как Моисей,Иисус Навин, Аарон, и даже величественные мраморные статуи самого Господа,которого по старым канонам изображать никак нельзя.

Борьба обнаженных атлетов стала обычным развлечениемеврейских мужчин, в театрах юноши и девушки знакомятся с утонченным греческим искусством,в академиях изучают философию, математику и геометрию, в которых греки достиглиневиданных высот, а вечером можно отдохнуть в обществе изысканных гетер, умныхи образованных, способных заполнить изысканной беседой паузы между плотскиминаслаждениями.

Практически все городское население еврейских городовпринимает участие в греческих пирах и попойках, посещает театры и практическиполностью отказалось от традиционного иудейского образа жизни. Держатся покачто немногие жрецы во главе быстро тающей кучки ортодоксальных евреев, таких жестарых и дряхлых, без подпитки молодежью…

А молодежь, очарованная богатой греческой культурой,отряхнула остатки своего варварства и уже стали греками. Эллинами.

Он чувствовал такую горечь, что на этот раз даже не смогпрошептать: «Все, что Господь делает, делает – к лучшему». Впервые усомнился: клучшему ли?

Или эллинизация – в самом деле к лучшему?

Деревья безмолвно и строго уходят вершинами в такое жезнойное, как в Элладе, небо, нет, здесь еще жарче и нет благословенного моря.На широких мраморных ступенях старый философ Ликоний восседал в окруженииучеников и вел с ними дискуссию о природе мира и природе человека.

Гургис окинул быстрым взглядом строительство, могучие быкиподтаскивают тяжелые плиты, из которых скоро вырастет величественное зданиеакадемии. Иудейские юноши и после окончания гимназии будут учиться, как вЭлладе учатся греки, – философии, риторике, геометрии и другим наукам, такнеобходимым цивилизованному человеку и единственно отличающим культурногочеловека от варвара.

Неарх сказал быстро:

– Ты заметил, что академия есть только в Афинах, авторая… будет здесь, в Иерусалиме?

– Даже в Александрии нет? – усомнился Гургис.

– Нет, – поклялся Неарх. – Несмотря на всюученость тамошних мужей и все величие необъятной Александрийской библиотеки.

– Отлично, – сказал Гургис судовлетворением. – Нашим юношам не придется ездить в другую страну, чтобыпродолжить образование…

– Не в другую, – поправил Неарх.

– Верно, – засмеялся Гургис. – Теперь этоодна страна… Но все равно хорошо, что гимназии, лицеи, академии – все будетздесь! Помяни мое слово, придет время, гордые афиняне будут приезжать к намучиться…

Мимо прошла группа юношей, вооруженных копьями. С недавнеговремени вошла в быт афинская мода охотиться на диких свиней прямо в камышах,вооружившись одними копьями. А охотиться так или эдак приходится: дикие свиньиночными набегами опустошают поля. Философы и риторы ропщут, что свирепыеживотные забегают даже в священную рощу и роют там огромные ямы, то ли впоисках желудей, то ли для забавы. И вот наконец храбрецы откликнулись исобрались на большую охоту вечером, когда свиньи еще спят перед ночнымивылазками.

Гургис смотрел вслед юношам, их обнаженные спины блестят подкрасными лучами заходящего солнца, все идут весело, как на забаву. Как быстросреди осторожных и расчетливых иудеев распространилась эта опаснейшая забава:охота на диких свиней намного опаснее, чем на медведей или даже, кто знает, нальва или тигра!

В лесу нужно только держаться в стороне от кустов, где можетпрятаться раненый медведь, а охота на льва и того проще: в голой степи, однакоже кабана выслеживаешь в густых камышах, что поднимаются выше твоего роста изакрывают весь мир. Приходится идти по одной из узеньких тропок, проложенныхэтими животными, но их множество, они пересекают одна другую во всехнаправлениях, ты слышишь только сухой хруст под ногами, то и дело подпрыгиваешьв страхе, но кабан или свинья всегда бросаются неожиданно, выпрыгивают иззарослей с быстротой брошенного из катапульты камня. Ты успеваешь увидетьтолько огромную массивную гору мышц с длинными и острыми, как ножи, клыками,зловеще блестящими на солнце, и тут же страшный удар повергает тебя на землю.

Ты счастлив, если этот единственный удар только вспорол тебемышцы, но не убил, потому что секач обычно проносится дальше, он по-своемублагороден и не останавливается добить поверженного, однако не так поступаетсвинья: она прижимает неудачливого охотника к земле и быстро рвет его могучимичелюстями. Раны от ее зубов нередко глубже, чем если бы схватил лев илимедведь.