— Градусник в аптечке в ванной или в тумбочке у кровати.Посмотри, пожалуйста, прямо сейчас.

В трубке слышалось сердитое сопение, потом что-то грохнуло изашуршало.

— Катя, что случилось?

— Ничего. У вашей тумбочки ножка отломилась, и какие-тобумаги попадали. О, это распечатка папиной статьи о ритуальных убийствах удревних инков! Я давно хотела почитать, а он не разрешал. Вот, градусник нашла.

— Умница. Теперь измерь Андрюхе температуру. И пожалуйста,не читай папину статью, если он не разрешил.

Опять сопение. Потом голос сына: «Катька, отстань, я сплю!»

После того, как Оля ушла из команды Гущенко, семья успелапривыкнуть к почти домашней маме. Доктор Филиппова стала получать в два разаменьше денег, зато больше времени и сил могла отдавать семье. Работаспециалистов в команде оплачивалась вполне прилично, из каких-то специальныхфондов. Обычный врач в государственной клинике, пусть даже доктор наук,получает копейки.

Муж не раз намекал ей, что за деньги, которые ей платят впоследние полтора года, она могла бы вообще сидеть дома. Сам он тоже получалсмехотворную зарплату, но подрабатывал консультациями, читал лекции по древнейистории и языческим религиям в частных вузах, иногда готовил абитуриентов. Онуверял, что, если бы Оля сидела дома, он мог бы зарабатывать ещё больше,поскольку был бы полностью освобождён от домашних хлопот.

— Мама, ты придёшь, наконец? — просипел в трубке голос сына.— У меня горло болит, а Катька даже чаю не может сделать. Сует мне этотградусник. Я и без градусника чувствую, что не меньше тридцати восьми.

— Андрюша, лежи спокойно и не злись. От этого будет толькохуже. Что ещё болит, кроме горла?

— Голова. И тело все ломит. Мам, приходи скорей, пожалуйста,мне правда плохо.

— Мама, ну в чём дело? — трубку вырвала Катя. — Это связанос тем, что сегодня утром по телевизору показывали? С трупом девочки, да? Тебезвонил Дима Соловьёв? Ты опять будешь заниматься маньяками? Ты же обещала!

— Катюня, ты поставила ему градусник? — Оля стараласьговорить спокойно, но еле сдерживалась.

Так сложилось в её семье, вернее, она сама так все сложила,что дети и муж считали её своей собственностью. Полтора года всем было удобно,что мама сравнительно рано возвращается с работы, не так сильно устаёт, несидит ночами на кухне за компьютером. Сейчас ничего ещё не произошло, а Андрюхауже заболел, и Катя злится, чуть не плачет.

— У меня съёмка на телевидении, — произнесла Оля самымжёстким тоном, на какой была способна, — программа «Тайна следствия». Сегоднясъёмка, завтра эфир. Тебе, Катюня, придётся заварить для Андрюхи липу сромашкой, а для себя ты можешь пожарить картошки или возьми пельмени вморозилке. Все, мне надо собираться. Позвони, пожалуйста, когда измеришь емутемпературу.

— Так я и знала! — выкрикнула Катя. — Между прочим, пельменикончились, а картошка вся проросла! И у меня, кажется, тоже температура. Головараскалывается и тело ломит!

— Есть макароны и гречка. Катя, успокойся сейчас же.Прекрати. Убили ещё одну девочку. Ты понимаешь это или нет?

— Убийствами занимается милиция и прокуратура. При чём здесьты?

— Все, я сказала, успокойся.

— Это ты успокойся, мамочка! Ты нас вообще не любишь, никапельки!

В трубке послышались частые гудки. Оля захлопнула телефон.

Из окна ординаторской видны были ворота. Возле будкиохранника стоял синий «микрик» с эмблемой телеканала. Оставалось всегопятнадцать минут, чтобы высушить волосы и одеться.

— Я вспомнила про пустышку, — произнёс хриплый незнакомыйженский голос.

Соловьёв не сразу понял, кто говорит. Физкультурница Майябыла так возбуждена, что забыла представиться.

— Не знаю, насколько это важно, но я вспомнила. ПустышкаНикиткина. Никитка — сводный брат Жени. Ему четыре месяца. Женя его оченьлюбит… то есть любила. Иногда гуляла с ним. Положила соску в карман и с тех портаскала, все забывала отдать. Слушайте, может, я не вовремя? Вы сказали, есличто-нибудь вспомню, звонить в любое время.

— Да, спасибо. Как Нина?

— Напилась и спит. Я не знаю, хорошо это или плохо. У неёбыли серьёзные проблемы с алкоголем, она лечилась два года назад. И допоследнего времени держалась.

— А сейчас сорвалась, — пробормотал Соловьёв и, прижимаятрубку к плечу, насыпал в чашку растворимый кофе, сахар.

— Сорвалась. Это вполне понятно. Не представляю, как онабудет жить дальше. Она ведь совершенно одна. Знаете, я догадываюсь, откуда уЖени столько денег. Не хотела говорить, во-первых, при Нине, во-вторых, я тогдаещё не до конца осознала, что девочки больше нет.

— Да. Я вас слушаю.

— Женя лет с двенадцати встречалась со взрослыми мужчинами.И они платили ей.

— Откуда вам это известно? — Соловьёв чуть не расплескалкофе, пока нёс чашку к столу.

— Неважно. Это к делу не относится. Но я знаю точно.

— И всё-таки, откуда? — спросил Соловьёв. — Поймите, то, чтовы сказали, — очень важно. Я должен знать, насколько достоверна эта информация.

Майя вдруг перешла на шёпот.

— Я сейчас, по телефону, не могу. Но информация точная.Возможно, кто-то из них её и убил. А устроила это все Маринка.

— Кто, простите?

— Ну последняя жена Качалова. Вы её видели?

— Да.

— Значит, уже имели счастье. Она небось сокрушалась, жалелаЖенечку. Учтите, все это гнусное лицемерие. Я не удивлюсь, если окажется, чтоона напрямую причастна.

— К чему?

— К убийству, вот к чему! Женечка была для неё, как кость вгорле. Если кому и выгодно, чтобы девочки не стало, так только ей, этойпроклятой стерве! Ой, не могу больше говорить. Нина встала, идёт сюда. Учтите,она ничего не знает!

— Подождите, Майя, вы завтра утром можете подъехать ко мне вуправление?

— Нет.

— Почему?

— Мне к восьми утра на работу. Я не могу опаздывать. Толькоустроилась. У меня сейчас испытательный срок.

— Но у вас будет повестка, официальный документ.

Рядом пьяный голос простонал: