Дорога от станции до посёлка шла мимо заснеженного поля,потом сквозь сосновую рощу. Они приезжали поздно. Над полем сияли зимние звезды.Снег скрипел под ногами, от мороза слипались ноздри и слегка кружилась голова.В доме, кроме отопления ОГМ, была ещё и печка. Её обязательно топили, пекликартошку в золе. Картошка с крупной солью, чай с сушёным смородиновым листом.Так они ужинали. Часто в посёлке вырубали электричество, и они проводили вечерапри свечах и керосинке.

У Оли появился яркий, совсем не городской румянец, и этоочень шло ей. Она вообще удивительно похорошела в эти три месяца. Дело было нетолько в свежем воздухе и умывании чистым снегом каждое утро. Она светиласьизнутри, она чувствовала, как влюблён в неё Филиппов. Ей нравилось, что еёлюбят сразу двое. А какой же девочке это не понравится?

Филиппов навещал их по выходным, ночевал за тонкой стенкой.Было всего две тёплые комнаты. Дима и Оля слышали, как он ворочается, какдышит. Он их тоже слышал, каждое движение, каждый шёпот и вздох.

Перед сном они вместе гуляли. У Филиппова на морозе краснелнос и запотевали очки. Для ночных прогулок в доме имелся запас валенок и старыхтулупов. Оля надевала на голову белую пуховую шаль. Они шли втроём по узкойтропинке среди корабельных сосен. Филиппов рассказывал об африканских походахНаполеона, о французе Шампильоне, которому первому удалось расшифроватьегипетские иероглифы. Шампильону было одиннадцать лет, когда он познакомился сознаменитым физиком Фурье, увидел его египетскую коллекцию и, рассматриваяпапирусы и каменные плиты с иероглифами, заявил: «Я это прочту!»

Оля слушала, и глаза её блестели в темноте. Филиппов выразительноразмахивал руками в толстых варежках.

Сейчас, через двадцать один год, те три зимних месяцаказались целой эпохой. Качество времени было совсем другим. Каждая прожитаяминута сверкала холодно, как снег в лунном свете, горячо, как угли в печи.Лучше не вспоминать. Либо сгоришь, либо замёрзнешь…

В тишине кабинета взорвался телефонный звонок.

«Оля!» — крикнул про себя Соловьёв, хватая трубку. Но этобыла никакая не Оля.

* * *

Оля опомнилась в четверть девятого. День был забит допредела, она почти забыла, что в девять за ней приезжает машина с телевидения.Ноги гудели от беготни по этажам, из корпуса в корпус, в одиночку или стабунком студентов.

Она сняла промокшие сапоги, набила газетой, поставила подбатарею, надела тапочки. Но колготки тоже промокли, а запасных не было. Голососип, в горле першило. Слишком много пришлось говорить сегодня. Глазапокраснели и слипались. Дурацкое состояние, когда валишься от усталости, авнутри все дрожит.

Критически оглядев себя в зеркале, она обнаружила, чтовыглядит ужасно. Под глазами синие круги. Лицо бледно-зелёное. Ладно, это несложно исправить гримом. Но волосы после беготни под снегом и дождём напоминаютпаклю. С такой башкой появляться на экране неприлично.

При ординаторской имелся душ для персонала. Оля одолжила уодной из сестёр шампунь, резиновые шлёпанцы, заперлась в кабинке. Мощный напоргорячей воды — это почти реанимация. Десять минут под душем, и можно житьдальше.

Продумывая, как лучше выстроить разговор в эфире, Оля вочередной раз задала себе вопрос, почему серийные убийцы вызывают у публикитакой жгучий интерес?

Самые страшные злодеи, людоеды, вампиры, как правило,существа серые, скучные. Ничего таинственного. Их психическая патология — всеголишь концентрированное проявление бездарности. Доктор Филиппова за свою долгуюпрактику общения с душевнобольными людьми пришла к парадоксальному выводу, чточем талантливей человек, тем он ближе к норме. Сочетание «сумасшедший гений»для неё, вопреки всем авторитетным теориям, было абсурдно.

Внутренняя жизнь насильников, серийных убийц, с которымидоктору Филипповой приходилось работать, оказывалась скудной и унылой, онасостояла из половых проблем, как будто весь человек начинался и заканчивалсягениталиями. Истязая жертву, эти существа пытались избавиться от своей позорнойозабоченности. В момент преступления они кромсали и втаптывали в землю не чужуюживую плоть, а собственные комплексы.

Анатолий Пьяных, Давыдовский душитель, являлся яркимподтверждением этой теории. Урод с заячьей губой. Ходячий комплекснеполноценности.

В том, что никакой информации об этом Пьяных не оказалось вархивах, ничего странного не было. В конце восьмидесятых — начале девяностыхуничтожили много уголовных дел. Вместе с СССР развалилась стараяправоохранительная система. Очередному министру пришла идея расчистить архивы,избавиться от мусора. Особенно рьяно избавлялись отделы серийных убийц,насильников и людоедов. Дань советскому номенклатурному ханжеству.

Все эти аппаратчики, партийная элита, жеманились, как старыедевы, кривились, как скопцы, когда речь заходила о чем-нибудь, относящемся кполу, будь то проституция, порнография, гомосексуализм или сексуальные маньяки.Но главное, при расследовании серийных убийств происходило слишком многоошибок, арестов, признаний, судов. Случалось, что расстреливали невиновных.

— Брось, — сказал Дима, — мы себя так утешаем, что вуничтожении архивов был какой-то злой умысел, хотя бы какая-то осмысленность,логика. На самом деле это была дурь очередного министра, не более. Если тебе недаёт покоя несчастный Пьяных, можешь навестить моего старого учителя Лобова. Онбудет рад поболтать с тобой. Он выезжал в составе объединённой группы вДавыдово, на два последних трупа.

Оля позвонила старику, он пригласил её в гости и рассказал одавыдовском душителе всё, что помнил, или, вернее, всё, что считал возможнымрассказать.

Первый слепой ребёнок погиб в июне восемьдесят третьего.Сначала хватились в интернате. Потом обнаружили одежду на берегу. Наконец нашлитело в озере. Решили, что это несчастный случай. Девочка семи лет купалась иутонула. Только непонятно, почему это вдруг она отправилась купаться ночью?

Вскрытие в давыдовской больнице всё-таки произвели. Врачиговорили между собой, рассказывали своим домашним, что на самом деле ребёнказадушили и изнасиловали, а потом уже бросили в озеро. Но почему-то все этозамяли. Никакого дела не завели. И, что самое удивительное, никто изруководства интерната не был привлечён к ответственности, хотя бы захалатность.

— Почему? — спросила Оля. Старый криминалист ответил:

— Не знаю.

По тому, как он нахмурился и отвёл взгляд, Оля поняла:знает. Но ей не скажет.

В августе «утонула» ещё одна девочка. Этот случай в точностибыл похож на предыдущий. Только ребёнок на два года старше. Девять лет. И опять— ничего. Несчастный случай. Девочка купалась ночью. Вообще-то для слепых безразницы, что ночь, что день.