уничтожения бедных диверсантов, ни для несения службы: для этого на борту были штык-ножи. Даже «штатной оружейки» на корабле не было. Поэтому, в нарушение всех инструкций, «подарки Генерала» заперли в секретную часть, так как, во-первых, было свободное место, во-вторых, были запирающиеся металлические двери и шкафы внутри, в-третьих, само помещение секретной части опечатывалось и сдавалось под охрану дежурно-вахтенной службе. Время от времени «добро» чистили, а по большей части просто пересчитывали при передаче от одного ответственного лица другому.

Теперь таким ответственным лицом был Сергей. Впрочем, похоже, что десятилетней эпохе хранения вооружения подходил конец: используя свои старые связи, Редин уже договорился с одним арсеналом о приеме этого оружия на вечное хранение. Пять литров обещанного шила сделали его служащих очень даже сговорчивыми. Дело оставалось лишь за официальной передачей.

Кроме дежурного по кораблю, второй комплект ключей от этого помещения и печать находились у Редина в каюте, в сейфе. Из всего немногочисленного арсенала Сергей выбрал автомат с рожком на тридцать патронов, пистолет с одной обоймой и гранату, которую долго разглядывал, прежде чем взять, прикидывая, где и как можно будет ее использовать. Не придумав ничего путного, все равно сунул ее в карман. Подумаешь, просто полежит в его каюте рядом с автоматом. Делов-то!

В море весь распорядок дня подчинялся трехсменному вахтенному графику, и, чтобы не делать лишних подмен на прием пищи, ужин переносили на девятнадцать часов. Тогда заступающая с 20.00 до 24.00 третья смена могла спокойно вкусить всех прелестей корабельной кухни, перекурить и в срок принять вахту.

Правда, сейчас за столами собиралась едва ли половина едоков: незначительный опыт плавания большинства личного состава не выработал еще у людей хоть какого-то иммунитета к морской болезни, и даже сам вид пищи вызывал в организме не выделение желудочного сока и разные приятные гастрономические ассоциации, а неудержимые позывы к изнуряющей рвоте.

Но график вахт не подчинялся физиологическим особенностям неподготовленных желудков. Поэтому многим приходилось с позеленевшими лицами и тоской в глазах, минуя столь притягательный еще недавно камбуз, занимать места на своих боевых постах, проклиная в душе мерзкую погоду, волнующееся море, корабль, службу вообще, неудавшуюся жизнь и даже родителей, умудрившихся в такое неудачное время произвести их на свет. У большинства все это со временем проходило практически бесследно. Только вот время это еще не наступило.

После ужина и смены наступало блаженное затишье. Если на корабле не было никаких авральных работ, командиры старались не занимать это время ученьями и отработками, занятиями и тренировками. Людям был нужен отдых, а эти несколько коротких часов позволяли потом, на ночных и утренних вахтах работать в полную силу.

После сеанса связи в 19.00 штатный радист мичман Артем Феклистов был, в принципе, свободен до самой полуночи. Этот паренек, несмотря на молодость – двадцать три года – имел пятилетний опыт плавания на надводных кораблях по всему земному шару. Профессию свою любил, относился к обязанностям очень ответственно и грамотно. Поэтому его и прикомандировали на переход только одного, справедливо полагая, что с незначительным объемом связи он вполне справится в одиночку, а для контроля за аппаратурой в то время, когда Феклистов будет отдыхать или отлучаться по надобности, можно привлечь радиста из штата спецсудна. Пусть нет у него такого опыта, но подменить на прослушку сможет.

Так и повелось: между сеансами связи место в рубке радиста занимал старшина второй статьи Гамов, обязанностью которого была прослушка эфира. В случае поступления любых сообщений в нештатное время он должен был через вахтенного мгновенно вызвать Артема. И все.

Так было и сейчас. Место в рубке занял Гамов, а в предбанничке перед входной дверью заступил на пост молодой матрос-первогодок. Он сидел на стуле и наверняка клевал бы уже носом, если бы сам Гамов ни распахнул дверь рубки. Не только для того, чтобы впустить свежий воздух в маленькое непроветриваемое помещение, а главным образом, чтобы можно было поболтать с сослуживцем, коротая скучные часы. Закуток, куда выходила дверь радиорубки, был тупиковым в коротком коридорчике верхней палубы.

Вот в этот тупичок и направлялся сейчас еще один вечерний гость. По короткому крутому трапу на верхний коридор поднимался Юрген – офицер Флота Ее Величества и член международной комиссии, держа в руках фирменный бланк с каким-то рукописным текстом. Подойдя к двум матросам, он, улыбаясь, протянул бумагу и с ужасным акцентом проговорил:

– Передать. Надо. Срочно!

Гамов взял бланк, взглянул на английский текст и, не увидев сопроводительной подписи Сердюка, попытался объяснить:

– Командир. Подпись. Разрешение…

Больше сказать ему ничего не удалось: короткий, без замаха, удар ребром ладони левой руки в область сонной артерии лишил его такой возможности, а заодно и думать, шевелиться, подавать признаки жизни. Одновременно правая рука нападающего уже захватила локтевым сгибом шею сидящего на стуле вахтенного, не давая возможности крикнуть. Удушающий захват был проведен жестко и профессионально, безвольное тело матроса обвисло на стуле.

Юрген быстро втащил оба тела вглубь радиорубки, зашел сам и захлопнул дверь. Внутри он сразу вырвал питающие провода рации, вытащил из ее недр пару съемных блоков и пальцами разломал в них несколько микросхем. Не прикасаясь больше ни к чему, он шагнул обратно в коридор и захлопнул дверь рубки. Тренированный мозг разведчика сам отсчитывал секунды… 16, 17, 18… На двадцатой он, открыв наружную переборку, никем не замеченный, шагнул на верхнюю палубу в сгустившиеся сумерки позднего вечера и непроглядный липкий туман.

Когда Редин отдавал приказание старшине Дронову выставить вахтенного у радиорубки, он думал, что берет под единоличный контроль всю внешнюю связь корабля. Однако на борту существовало еще два компактных высокочувствительных приемо-передающих устройства. В частном, как теперь говорят, пользовании. Об одном Юрген знал наверняка, так как стояло оно у него под койкой в небольшом пластиковом «дипломате» и позволяло осуществлять идеальную радиосвязь.

Второе почти аналогичное устройство Юрген вычислил и обнаружил без особого труда еще в первый день плавания. Приборчик размером с мобильный телефон засекал рацию в активном режиме на расстоянии не одной сотни метров. А уж тем более, если она работает за тоненькой, хоть и железной переборкой в соседней с ним каюте.

Именно оттуда по приказу Бельского Вероника провела первый сеанс связи с Центром, отправив Эвелину прогуляться по палубе в сопровождении любезного помощника командира Владимира. Никаких особых забот Юргену это открытие не прибавило. Лишь теперь, при переходе к варианту «Б» возникла необходимость обеспечить полное радиомолчание судна.

Поэтому еще прежде, чем подняться в корабельную радиорубку, он негромко постучал в дверь соседней каюты:

– Ай эм