об этом размышлял, — признался старый царь. — Меня заботит не только возраст. Куда больше я боюсь, что пламя междоусобиц рано или поздно затронет и наш маленький остров. Итака долгое время считалась союзницей Микен, пусть эти отношения и были… вынужденными. Уверен, рано или поздно нам это припомнят! Не одни, так другие.

Мелетий открыл рот, чтобы снова заговорить, но Одиссей поднял руку:

— И все же я не думаю, что смогу быть по-настоящему полезен Итаке, если она окажется в осаде. Мой сын, Телемак, гораздо лучше знает остров, да и народ его слушается. Он понимает, как охранять наши дороги, как заботиться о солдатах, сколько у нас припасов… А я — дряхлый герой давно минувшей Троянской войны, который будет путаться под ногами да раздавать противоречивые указания. Каждый хорош в свое время, Мелетий. Я не планирую быть помехой в собственном доме!.. А вот собирать новости во время плавания могу — уверен, это принесет Итаке больше пользы.

— Ты умеешь говорить убедительно, мой царь, — из-за темноты сложно было разглядеть выражение лица Мелетия, однако потеплевший голос выдавал в нем улыбку. — Когда ты так говоришь, мне и возразить нечего.

— Но я скучаю по Пенелопе, — вдруг признался Одиссей. — Мне страшно думать, что она состарилась без мужа. Как могу, я стараюсь искупить свои прошлые деяния, большие и малые… Но за это — не видать мне прощения от богов.

— Пожалуй, чуточку запоздавшая мысль. Лет на двадцать, а то и более.

Одиссей лишь развел руками. Он не обиделся; Мелетий мог говорить с ним так, как считал нужным, и царь Итаки это ценил.

— Ранее мне казалось, что мы с Пенелопой будем любить друг друга вечность. Ты и сам знаешь: молодые уверены, что они всегда будут сиять на этой земле, даже когда олимпийские боги обратятся звездной пылью… Увы, это неправда. Вот и я превратился в дряхлого старика, вечно странствующего вдали от дома. Жалкое зрелище. А Пенелопа вряд ли вообще уже вспомнит, что у нее есть муж… И это всецело моя вина.

— Такие рассуждения ни к чему не приведут. Разве что захочется налакаться вина до потери памяти, — Мелетий еще сильнее закутался в плащ, спасаясь от ночного холода. — Моя жена умерла, царь Одиссей.

— Это я помню.

— Когда мы были юными, тоже давали друг другу клятвы и говорили красивые слова. Но жизнь оказалась длиннее любви. Да и что такое любовь?.. Теперь я лишь с большим трудом могу припомнить собственные чувства, — Мелетий вздохнул. — Советую поменьше думать о царице Пенелопе, мой господин. Толку-то…

— Раньше ты не был таким разговорчивым.

— И то верно. С годами я становлюсь болтливым, как скучающая старая женщина.

— Или слишком много времени проводишь со мной, — хохотнул царь Итаки.

— Да, твое красноречие легендарно, — Мелетий улыбнулся. — Все знают, что царь Одиссей даже свинью научит складывать истории о героях и богах.

— Ого… Иногда похвала страшнее оскорбления. Нужно будет найти свинью и попробовать.

Сказав это, властелин Итаки почесал бороду.

— И все-таки у меня душа не на месте, — вздохнул он. — Итака пока в безопасности, супруга обо мне наверняка позабыла, а я почему-то чувствую себя предателем. Живу как хочу в мире, гремящем оружием…

— Боишься наказания после смерти, царь Одиссей?

— Что? Да не особенно. Вряд ли меня погладят по голове за то, как я жил, но переживать об этом сейчас не собираюсь.

— И правильно. Уверен, с тобой ничего не произойдет даже в загробном мире. Ты просто украдешь у Харона лодку и отправишься изучать подземные воды… С такой же легкостью, с какой сейчас исследуешь пределы великого моря. Это будет очень в твоем духе!

Повелитель Итаки рассмеялся:

— Спасибо за отличную идею, Мелетий. Именно так я и собираюсь поступить!

Где-то вдали закричала птица — ей откликнулась другая, третья. Кто-то из моряков сонно забормотал во сне. Небо на горизонте слегка посветлело — еще не рассвет, но до появления первых лучей солнца оставалось не так много времени.

— Как думаешь, Микены победят в войне? — после недолгой паузы спросил Мелетий.

— Скорее всего, — Одиссей вздрогнул, будто вспомнив о чем-то неприятном. — Они всегда побеждали. Алчный лев растерзал даже Трою — что для него Фокида и ее союзники?

— Тогда Микены вел Агамемнон… Впрочем, не мне заниматься предсказаниями. Я большую часть жизни заботился об овцах.

— Нет, ты по-своему прав, — Одиссей понимающе кивнул. — Агамемнон был хоть и мерзавцем, но талантливым. Такие люди, как он или Атрей — большая редкость. В битвах для них не существовало законов и запретов; они разжигали огонь в сердцах солдат, играли со смертью по собственным правилам и предугадывали любое действие противника… Можно сколько угодно ненавидеть Агамемнона как человека, можно считать его посредственным правителем — это воистину так! — но воином он был величайшим. А вот Эгисф… отсиживается за надежными стенами Львиного города и предоставляет вести битвы своим соратникам. Думаю, на отца он похож разве что желаниями и самомнением. Микены наверняка одержат победу и в этот раз, но грозный хищник рискует получить смертельную рану. Охромеет, утратит силу и скорость… Тогда его завалит орава ребятишек с палками.

При этих словах глаза Одиссея затуманились от очень давнего воспоминания, бесконечно далекого и личного.

Мир вокруг начал светлеть; отчетливо проступили контуры одинокого облачка, тающего в вышине, фигуры спящих на «Ликаоне» моряков, раскидистые кроны деревьев, в изобилии растущих на острове. Все вокруг стало резким и обрело краски. Розоватый свет понемногу заполнял собой пространство, срывая с ночи один покров за другим — будто нетерпеливый юноша, что стремится поскорее добраться до тела возлюбленной. Наконец, море приобрело удивительный оттенок и разом засверкало, окончательно стряхивая ночное оцепенение.

— Кажется, день будет хорошим, — подытожил Одиссей и с хрустом потянулся. — Хм, как насчет завтрака?

Глава 23

Зарядил дождь. Его холодные и острые иглы царапали лицо. Ортинава помог старику подняться, а затем засыпал землей маленький костерок. Пламя бы вскоре погасло само, но так хотя бы дым не привлекал внимания непрошеных глаз.

— Пойдем, Ассарак, — негромко сказал Ортинава.

Худощавый старик сжался и задрожал всем телом, но не дождь был тому причиной.

— Не могу идти. Бок болит, и ноги меня не слушаются.

— Уж постарайся! — Ортинава повысил голос, понимая при этом, что ведет себя грубо. Но нести на себе измученного старца он бы точно не смог. — Или умрешь тут от голода… если микенцы не найдут тебя раньше.

Это подействовало. Ассарак начал поспешно растирать тощие икры. Затем кое-как поднялся и встал рядом с Ортинавой.

— Я попробую. Но куда мы двинемся?

— Глупый вопрос. Прочь