восприятию они давали чем дальше, тем меньше, а Джосика все это время провел в полном одиночестве и в смысле общения с копиями был невинен. Он не знал, кем себя чувствовать перед другими, тем более перед Доном, – мужчиной, женщиной, кем-то третьим…

Балконами и коридорами, которые в принципе, казалось бы, невозможно уместить в весьма ограниченном пространстве дома Фальцетти, они прошли к комнатам, где Джосика жил и где чувствовал себя по-домашнему. Которые успел полюбить. Была еще одна, спальня, на первом этаже, рядом со входом, но туда он Дона не пригласил.

– Говори!

– Что-нибудь поедим? – вмешался предупредительный Дом.

– Отстань, – сказал Джосика. – И, пожалуйста, выйди. Здесь конфиденциальное, если я правильно понимаю. Я правильно понимаю?

– У меня мало времени, извини, – ответил Дон.

– Садись и говори. Можешь стоя.

Дон сел.

– У меня два дела к тебе. Первое – о котором ты можешь догадываться. Второе – не совсем обычное, и ты здесь можешь послать меня к черту, я не обижусь.

– Не тяни.

Дон развел руками и виновато вздохнул.

– Так и знал, что странно будет объясняться с тобой… Ты так мало изменилась…

– Меня зовут Джосика. Я мужчина мужского рода.

Дон на секунду приподнял бровь и отпустил губу вниз. Удивление. Фирменное выражение лица Дона Уолхова, о котором он знал и с которым не мог справиться. Но тут же рот захлопнул и приступил:

– Главное, что от тебя требуется – и я тебя об этом прошу… ну, я не знаю… самым настоятельным образом, – ни в коем случае никого, кроме меня, в этот дом не пускать. Это очень важно. Не только для твоей безопасности – ты уж извини, не о ней сейчас думаю, – а, главное, для того, чтобы никого к этому самому гомогому не подпускать. Его сейчас еще Инсталлятором называют.

– Да я даже и не знаю, где он находится.

– Кресло помнишь?

– Кресло, конечно, помню. Но где гомогом – не знаю. Ты уж извини, не интересовался.

– Понятно. – Почему-то Дон делал слишком длинные паузы между предложениями и не отрывал глаз от Джосики. Суровый такой, деловой взгляд, малость прищуренный. – Это действительно очень важно. У меня сейчас, как мы с тобой и собирались, серьезная схватка с моторолой. И гомогом этот может очень сильно мне помешать. Ты, пожалуйста, делай что хочешь. Но никого, кроме меня, сюда не пускай.

– А тебя почему пускать?

Дон опять оттопырил губу, но уже не на секунду, а на сотую долю.

– Меня тоже нипочему. Но у меня с тобою еще дела будут, я, по крайней мере, надеюсь.

– Ну да. Ты же мой муж.

Дон усмехнулся.

– Ты становишься женщиной. Все время язвишь.

– Я не становлюсь женщиной. Я ей был. И есть. И буду.

Дон пожал плечами.

– Так что мы договорились. Гомогом на тебе. Инсталлятор на тебе – теперь он его так называет. Совершенно не… Теперь второе. Ты особая.

Соглашаясь, Джосика усмехнулся.

– Ты, во‐первых, хорошо отдохнула и, в общем, избавлена от всяких неприятных влияний, а во‐вторых, находишься в полностью защищенном доме…

– Знаешь, – перебил его Джосика. – Кажется, мы зря с тобой на нее сердились. У меня такое впечатление – она тебя любила.

– Чушь. Ты просто забыла. Не отвлекайся. У меня к тебе особое дело. Видеоряд.

– Что-о?

– Видеоряд.

Джосика недоверчиво помотал головой. У него было очень красивое лицо. Что-то такое глубокое и загадочное с глазами. Хотя с прической явно перемудрил.

– Что такое видеоряд, я знаю, а вот ты, похоже, забыл. Ты отдаешь себе отчет, что это тебе не какой-нибудь одиночный интеллектор, а сам моторола? Ты что, собственных расчетов не помнишь?

– Да помню я, – недовольно сморщившись, ответил Дон, щуря глаза в сторону. – Все я помню. Но вот только другого ничего мне не остается. Моторола-то наш стопарижский с душком оказался. С форменной манией величия.

– Тоже мне открытие. Это у них у всех, кого ни возьми.

– Перестань смотреться в зеркало! – взъелся вдруг Дон. – Еще побудешь бабой в свое удовольствие!

– Это не зеркало, – с намеренной томностью проворковал Джосика и блядским жестом поправил прическу. – Это интеллектуальный автопортрет. Часа два корпел, пока получилось. Хочешь, тебе такой сварганю?

– Ты можешь серьезно слушать? У меня, между прочим, только на тебя и надежда…

– Ах, – сказал Джосика, – все они, мужчины, одинаковы. Пока ты им нужна, они для тебя всё, а как добьются своего – сразу к стенке отваливаются, к тебе задницей.

– Джосика!

– И храпят.

– Я кому-то сейчас физиономию попорчу!

– Да ладно, ладно, слушаю, чего там. Попортит он. С кулаками на слабых – это и я могу.

– Я ть!.. Я тебе!

– Нервный какой. Сказал же, слушаю, весь внимание. Чего тебе еще?

Но как только перешло к делу, Джосика вмиг перестал ерничать.

А разговор для чужого уха получился крайне чудной – какими обычно получаются разговоры на профессиональных волапюках. Даже приводить не хочу – всякие там «корючки», «ампорты», «свудивудучить» и прочие совершенно понятные очень узкому кругу слова-пароли. А смысл был вполне простой и вполне доступный для непосвященного уха. Дон рассказал о причинах, почему он считает моторолу сумасшедшим, о том, почему в таком случае не сможет сработать обычный план, если только можно назвать обычным план, рассчитанный на поражение не кого-нибудь, а планетного моторолы. Обычный план, даже очень ухищренный, достойный разве что Дона да еще, возможно, пары-тройки других высококвалифицированных хнектов, основан был, естественно, на звуковых смесителях смысла (другими словами, на всякой словесной чуши, которую Дон с помощниками должны были скармливать мотороле и тем самым целенаправленно сводить его с ума), но сейчас, когда стало ясно, что моторола и так безумен, это уже не годилось.

Дело в том, что для победы над моторолой его сумасшествие обязательно должно было быть управляемым. Сумасшествие же неизвестное, не произведенное намеренно, – непредсказуемо, неуправляемо и потому опасно. Во всяком случае, воздействовать на сумасшедшую машину словесно, так, как привык воздействовать Дон, становится уже невозможно. Звуковой канал воздействия несет в себе слишком мало бит информации, поэтому должен быть очень точно нацелен в очень хорошо известное место. Непонятно, как он подействует на поврежденную, неизвестную интеллекторную структуру. В таком случае единственное, что может помочь, да и то необязательно, – более широкие воздействия, такие, например, как визуальные.

Однако визуальные воздействия: мимику, позы, жесты, пейзажи и т. д. – очень трудно просчитать. Когда-то Дон умышленно занимался этим вопросом, просчитывал визуальное воздействие на украденных интеллекторах и изолированных, самодельных структурах с мощностью бортовых. Ответ был всегда один – визуальное воздействие, разумеется, намного более действенно, чем акустическое, но для того, чтобы правильно его просчитать и