Проблемой был и сам Стрейджен. Его незаконное происхождениеи неопределенное положение сделали его чересчур чувствительным, и он постоянноусматривал пренебрежение к своей особе — по большей части на пустом месте. Онмаячил при дворе Эланы, словно незваный гость на пиру, который все время втайнеопасается, что его сейчас вытолкают взашей. Как надлежит чужаку, он трепеталперед аристократией, порой считая дворян чуть ли не существами иной породы.Мелидира понимала, что, если она решит повести Стрейджена к алтарю, первымделом ей придется атаковать именно эту цель. Она-то знала, что титулы — бесполезныйхлам, что их можно купить, но вот как убедить в этом Стрейджена? Она могла быкупить ему титул и превратить бастарда в аристократа, но для этого пришлось быраскрыть тайну, которую она хранила с детства. Мелидира всегда тщательноскрывала то, что она принадлежит к первым богачам страны — главным образомпотому, что ее богатство было незаконного происхождения.

Вот оно! Мелидира едва не рассмеялась вслух, осознавнаконец, насколько все просто. Если она хочет стать женой Стрейджена, ейдовольно всего лишь поделиться с ним своей тайной. Это поставит их на однудоску и напрочь сметет воображаемый барьер между ними.

Мелидира была баронессой, но этот титул принадлежал еесемейству не так уж давно. Ее отец, широкоплечий здоровяк с копной курчавыхсветлых волос, начал свою жизнь простым кузнецом в Кардосе и сколотил состояниес помощью простенького устройства, которое сам придумал и воплотил в жизнь всобственной кузнице. Большинство людей относится к золотым монетам как кденьгам — то есть предмету, которому присуща внутренняя неизменная цена. Есть,однако, и такие, кто понимает, что цена монеты заключается в готовностиобщества признать, будто монета стоит столько, сколько на ней выбито слов ицифр. Слова не меняются, даже если по ребру монеты пару раз провести острымкинжалом. Полученные таким образом мельчайшие частички золота ничтожны, еслипроизвести подобное действие над одной монетой. А если обработать тысячу монет?Власти, пытаясь помешать такой предприимчивости, во время чеканки гуртят монеты— то есть наносят на ребро зазубринки, и, если монету поцарапать или обрезать,этo тут же становится заметно. Отец Мелидиры изобрел способ обойти этухитрость. В своей кузне он со всей возможной тщательностью изготовил наборштампов, которые восстанавливали гурт на ребре монеты, — по одному штампуна монету каждого достоинства. Кузнецу, конечно, в жизни было бы не пропуститьчерез свои руки столько монет, чтобы разбогатеть, используя это хитроумноеизобретение, — но отец Мелидиры был гением. Он изготовил штампы не длясебя и не на продажу. Он попросту давал их напрокат за небольшой процент сприбыли.

Мелидира улыбнулась. Она была точно уверена, что оченьнемногие золотые монеты в Эозии сохранили свой истинный вес, и знала также, чтопять процентов разницы между настоящей и фальшивой ценой сложены в виде золотыхслитков в потайном подвале ее родового поместья неподалеку от Кардоса. Кактолько ей удастся убедить Стрейджена, что она — более солидный и удачливый вор,чем он сам, все остальное будет уже просто. Его иллюзии относительно еевысокородной крови сменятся почти что религиозным преклонением перед еенепревзойденной бесчестностью. Она могла бы даже показать ему источник своегобогатства, потому что всегда хранила при себе самое дорогое напоминание одетстве — первый набор штампов, изготовленный ее отцом. Они и сейчас покоилисьна бархатном ложе в резной шкатулке из палисандрового дерева, стоявшей на еетуалетном столике, — стальные драгоценности во сто крат ценнее алмазов.

И когда Мелидира осознала, что у нее есть средствоподвигнуть Стрейджена к законному браку, — она поняла, что уже приняларешение. Она станет его женой. При следующей же встрече она поднимет на мачтефлаги, намекающие именно на это.

Затем она подумала кое о чем другом. Деятельность ее отцаограничивалась Эозией. Вся Тамульская империя буквально наводнена золотымимонетами, не ведавшими прикосновения кинжала. Как только Стрейджен сообразитэто, он не пойдет — побежит к алтарю.

Мелидира улыбнулась и взяла в руки гребешок. Расчесываядлинные волосы золотисто-медового цвета, она что-то тихонько напевала себе поднос. Как положено истинной эленийке, она подошла к своей проблеме логически, илогика, как бывало почти всегда, победила. Логика — штука приятная и удобная, особенноесли не хочешь связываться с нравственностью.

— Стойте! — прошипел Стрейджен, когда троевзломщиков начали спускаться по широкой лестнице на третий этаж. — Внизукто-то есть.

— Что он здесь делает так поздно? — спросилаМиртаи. — Все давно разошлись.

— Пойдем да спросим у него, — предложил Кааладор.

— Не говори чепухи. Это стражник?

— Не знаю, — ответил Стрейджен. — Я его невидел. Я только заметил отблеск свечи. Кто-то внизу открыл дверь.

— Скорее всего, какой-нибудь усердный писарь, —пожал плечами Кааладор.

— Что теперь? — спросила Миртаи.

— Подождем, — Кааладор уселся на верхнююступеньку.

Стрейджен задумался.

— Оставайтесь здесь, — сказал он, — а я пойдугляну, в чем дело. Если он решил остаться на всю ночь, нет смысла отсиживатьсяздесь до утра.

Он спустился по лестнице, бесшумно ступая по перламутровымплиткам ногами, обутыми в мягкие кожаные туфли. Дойдя до коридора, он заметил,что из-под двери в дальнем конце его выбивается тонкая полоска света. Стрейдженстремительно двинулся туда с уверенностью, которую давал ему немалый опыт.Дойдя до двери, он услышал голоса.

Стрейджен даже и не подумал подслушивать под дверью. Этобыло бы чересчур по-любительски. Он проскользнул в комнату, примыкавшую кнужной, на ощупь осторожно добрался до стены и приложил к ней ухо.

И не услышал ни единого звука. Выругавшись про себя,Стрейджен вернулся в коридор. Миновав на цыпочках освещенную комнату, он нырнулв соседнюю дверь — и тут же услышал, как разговаривают двое.

— Наш почтенный первый министр понемногу начинаетпонимать, что к чему, — говорил скрипучий голос. — Хотя и не безтруда. Пондия Субат вообще мыслит с трудом, когда сталкивается с чем-то новымдля себя.

— Этого более или менее следовало ожидать, вашепревосходительство. — Второй голос был знаком Стрейджену. Он принадлежалТеовину, главе тайной полиции. — Первый министр — такая же пешка, как исам император.

— А, ты заметил это, — отозвался первый голос.