— Теперь ты веришь мне, Спархок? — спросилаСефрения, подойдя к рыцарям. — Теперь ты понимаешь, как бесчестны ибеспринципны эти твари?

— Скажем так, матушка, я стараюсь оставатьсябеспристрастным. Впрочем, ты была совершенно права. Можно завязать глазаВэниону и целый день водить его кругами, а он все равно будет точно указыватьна север. — Спархок огляделся. — Все проснулись? Думается мне, намнадо кое-что обсудить.

Они вернулись к своим постелям, устроенным наскоро нажестком гравии.

— Ты ловко поймал их, Спархок, — заметилБевьер. — То, что наши гости даже не стали отрицать твое высказанноенаугад обвинение, говорит, что Сефрения была совершенно права. Это они сбивалинас с пути.

— Но это не значит, что вокруг не бродят киргаи, —возразил Улаф, — а киргаи определенно наши враги. Мы можем не знать, чтозадумали дэльфы, но прошлой ночью они отогнали от нас киргаев, и мне этонравится.

— А не мог это быть сговор? — предположил Берит.

— Исключено, — ответил Итайн. — Киргаи всегдасчитали себя венцом творения. Они никогда не согласились бы на сговор, которыйпоставит их в подчиненное положение — пусть даже притворно. Это противно ихприроде.

— Он прав, — подтвердила Сефрения, — и как нимало хотелось бы мне признавать это, союз такого рода противен и самой природедэльфов. Между ними и киргаями не может быть ничего общего. Не знаю, каковынамерения дэльфов, но они стараются исключительно для себя. Они ни за что нестали бы таскать каштаны из огня для кого-то другого.

— Чудесно, — саркастически заметил Телэн, —теперь вместо одного врага у нас целых два.

— О чем тут вообще беспокоиться? — пожал плеча-|миКелтэн. — Беллиом в один миг перенесет нас к стенам Материона. Почему бынам просто не удрать и не оставить киргаев и дэльфов выяснять отношения друг сдругом без нашего участия?

— Нет, — сказала Сефрения.

— Почему — нет?

— Потому что дэльфы уже сбили нас с пути. Мы же нехотим попасть в Дэльфиус?

— Им не одурачить Беллиом, Сефрения, — возразилВэнион. — Они могли обмануть меня, но Беллиом — совсем другое дело.

— Не думаю, дорогой, что мы можем на это полагаться.Дэльфам что-то нужно от Спархока, и это «что-то» явно связано с Беллиомом. Нестоит по собственной глупости отдавать их обоих в руки дэльфов. Я понимаю, чтоэто утомительно и опасно, но все же продолжим наш путь обычным порядком.Беллиом путешествует через бескрайнюю пустоту, и, если дэльфам удастся обманутьего, — кто знает, куда нас вынесет из этой пустоты?

— Что такое эклога? — спросил Телэн. Было утро,они ехали на восток — во всяком случае, они надеялись, что едут именно в этомнаправлении, — и Итайн продолжал свою беспорядочную лекцию о дэльфийскойлитературе.

— Разновидность примитивной драмы, — ответилон. — Обычно ее сюжетом служит встреча двух пастухов. Они беседуют офилософии в стихах, как правило паршивых.

— Я знавал нескольких пастухов, — заметилХалэд, — и не сказал бы, что излюбленным предметом их разговоров былафилософия. Они больше интересовались женщинами.

— Эта тема также затрагивается в эклогах, но еенастолько идеализируют, что трудно понять, о чем идет речь. — Итайнглубокомысленно подергал себя за мочку уха. — Думаю, это какая-тоболезнь, — продолжал он. — Чем более цивилизованными становятся люди,тем охотнее они романтизируют простое буколическое существование, отвергая всюего грязь и тяжелый труд. Наши поэты — те, что поглупее, — неизменнопроливают потоки слез над пастухами и, само собой, пастушками. Без пастушек,сами понимаете, было бы не так интересно. Аристократы время от временипроникаются горячей любовью к пасторальной традиции и в воплощении своихфантазий доходят до немыслимых пределов. Отец императора Сарабиана дажевыстроил недалеко от Саранта изрядно приукрашенную овцеферму. Он и его дворобычно ездили туда летом и месяцы напролет притворялись, что пасут чудовищнораскормленных овец. Их грубые рубахи и кафтаны были сшиты из бархата и атласа,и они часами просиживали с мечтательным видом, сочиняя дурные стихи и незамечая, как овцы разбегаются во все стороны. — Итайн откинулся вседле. — Пасторальная литература, в сущности, безвредна. Она глупа,чересчур чувствительна, и поэты, пристрастившиеся к ней, заливают читателяпотоками нравоучений. Самое трудное в любом жанре литературы — найти оправданиеего существованию. Литература ведь не служит никаким практическим целям.

— Вот только жизнь без нее была бы пустой искучной, — вставил Бевьер.

— Воистину так, сэр Бевьер, — согласилсяИтайн. — Как бы то ни было, дэльфийская литература — не имеющая, скореевсего, ничего общего с настоящими дэльфами — выросла именно на этих дурацкихлитературных условностях, и после нескольких столетий извержения подобнойчепухи источник пасторальной традиции изрядно истощился, так что наши поэтыразбрелись в поисках новых тем — точно овцы, брошенные без присмотра. Уже вэтом столетии понемногу утвердилась идея, что дэльфы практикуют нестирикскуюформу магии. Моих стирикских коллег по университету эта идея почему-то безмернораздражает. — Итайн быстро взглянул через плечо, дабы убедиться, чтоСефрения, которая снова ехала сзади в сопровождении Берита, не может егоуслышать. — Сами стирики безмерно раздражают очень многих людей. Не всякийжелудок может переварить эту смесь самодовольства и воинственной жалости ксебе, а потому в университетском городке излюбленный способ развлечения за счетстирика состоит в том, чтобы сказать ему: «Дэльфийская магия», а потомлюбоваться, как он изрыгает огонь и яд.

— Не знаешь ли ты, чем можно объяснить отношениеСефрении к дэльфам? — спросил Вэнион с тревогой в глазах. — Я никогдапрежде не видел, чтобы она так себя вела.