по крутой лестнице. Женщины слышали голос эмира, отдавшего приказание, и поджидали ее. Обитательницы гарема хорошо изучили привычки своего господина. Они перешептывались между собой, но ни одна не решалась взглянуть на Шекибу. Остановившись возле края бассейна, она нашла глазами Сакину и несколько секунд рассматривала ее: красивые полные плечи — на гладкой коже поблескивают капельки воды, — толстая темная коса, поднятая кверху и закрепленная на затылке широким гребнем.

— Он зовет тебя, — сказала Шекиба.

На лице Сакины появилась кривоватая ухмылка.

— Меня? Опять? О небеса, я думала, он уже достаточно натешился мною, — заявила наложница так громко, чтобы все женщины, находящиеся в бассейне, услышали ее.

Шекиба видела, как насмешливо закатили глаза одни и сердито поджали губы другие. Зеленые глаза Бинафши уставились на Сакину.

— Обычно мужчины предпочитают свежий каймак,[44] но бывают дни, когда они довольствуются прокисшим молоком, — холодно и зло бросила Бинафша и, погрузившись в воду по самую шею, откинула назад голову. Ее блестящие черные локоны расползлись по поверхности воды, словно змеи. Сейчас именно она была каймаком, сливками гарема. Со всех сторон послышались сдавленные смешки.

Сакина смерила юную соперницу полным ненависти взглядом. Выйдя из бассейна, она подхватила полотенце, обернула им свое обнаженное тело и принялась неторопливо промокать мягкой тканью воду, пока на коже не осталось ни единой капли. Только после этого наложница подошла к Шекибе и подняла на нее глаза.

— Аллах Милосердный! — воскликнула она. — Да вы только посмотрите. Видимо, после Бинафши они стали внимательнее подбирать смотрителей — таких, которые наверняка не соблазнят эмира.

Большинство обитательниц гарема, как и Сакина, впервые обратили внимание на лицо Шекибы.

— Какой кошмар!

— О нет, никогда не видела ничего ужаснее…

Шекиба в упор смотрела на Сакину, не обращая внимания на вздохи и причитания остальных женщин.

— Он сказал… Сказал, ты покажешь дорогу, — негромким голосом произнесла Шекиба.

Сакина вскинула одну бровь:

— Да, я знаю дорогу.

До Шекибы донеслось восклицание одной из женщин:

— Похоже на халим,[45] верно?

Шекиба вздохнула. Ей не впервые приходилось слышать подобное сравнение.

— О да! Какой кошмар!

— Проклятье! Ну зачем ты это сказала? Знаешь же, что я обожаю халим… Только что ты навсегда лишила меня любимого блюда.

Последовали смешки и перешептывания — женщины одна за другой повторяли прозвище.

Сакина двинулась вперед, Шекиба — за ней. Под балконом находился вход в небольшой коридор. Миновав его, они поднялись по узкой лестнице и оказались перед тяжелой дубовой дверью с резным узором. Сакина отступила в сторону и взглянула на Шекибу:

— Теперь постучи. Когда услышишь разрешение войти, открой дверь. Я зайду, ты закроешь за мной дверь и можешь идти. Это все, что от тебя требуется.

Шекиба кивнула и сделала, как велела Сакина. Эмир что-то ответил. Разобрать слова было невозможно. Шекиба приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы наложница могла проскользнуть в комнату. Прикрыв за ней дверь, она замешкалась на секунду. Изнутри донеслись голоса и смешки. Шекиба покраснела, вспомнив, что на Сакине не было ничего, кроме обернутого вокруг тела полотенца. Она развернулась и быстро сбежала вниз по лестнице, вдруг испугавшись, что кто-нибудь увидит ее и решит, что она подслушивает под дверьми спальни Хабибуллы.

Постепенно Шекиба познакомилась со всеми тонкостями гаремной жизни. Теперь она знала, как и когда эмир появлялся в своих владениях, а также кого и в каких ситуациях он выбирал. Приходил эмир довольно часто, но обычно оставался недолго. У него были любимицы, которых он чаще других звал к себе, но были и такие, которых совершенно игнорировал, однако продолжал держать в гареме. У девяти женщин, родивших сыновей, имелись особые привилегии. Они жили в просторных комнатах, носили одежду из дорогих тканей, украшенных тончайшей вышивкой, еду им подавали отдельно и кормили лучше остальных — и все это благодаря тому, что их чрево оказалось способно произвести на свет мальчика. Но были и исключения: так, Васима, родившая эмиру одного за другим троих сыновей, которые, к несчастью, не прожили и десяти дней, не могла рассчитывать ни на какие привилегии, поскольку разочаровала Хабибуллу даже больше, чем те из его наложниц, которые рожали одних дочерей.

Прошло несколько месяцев, и Шекиба совершенно освоилась во дворце. Кроме того, из всех обслуживающих гарем смотрительниц она оказалась наиболее приспособленной к тяжелой работе и никогда не уклонялась от выполнения подобного рода заданий. Ей ничего не стоило натаскать с десяток ведер воды или отнести в комнату ребенка, уставшего от игр и заснувшего в саду на траве.

Однако, несмотря на внешне безмятежную жизнь, Шекиба продолжала размышлять над своей судьбой. Наблюдая за обитательницами гарема, она думала: «Эти женщины принадлежат эмиру, здесь их дом, и в доме есть тот, кто заботится о них. Ну а что смотрительницы гарема? Какое будущее ждет женщин, переодетых в мужчин?»

Ответа у Шекибы не было, но она понимала: прежде чем начать что-то менять в своей жизни, нужен четкий план действий. А пока Шекиба работала день за днем, старательно выполняя все поручения Гафур. Помня о неприятностях, обрушившихся на нее в доме бабушки и Азизуллы, Шекиба не имела ни малейшего желания повторять прошлый опыт. В большом и богатом доме, возможно, живется лучше и кормят сытнее, но, случись тебе ошибиться, и наказание будет гораздо более жестоким.

Шекиба находилась в саду, прилегавшем к зданию гарема, когда заметила его — Амануллу-хана. Он неторопливо шагал по дорожке, беседуя с другим мужчиной. Этого человека, в приметной шапке из серой овчины, Шекиба знала. Гафур однажды показала на него и назвала его имя: Бараан-ага, один из ближайших друзей Амануллы. Впрочем, сына эмира она тоже видела не впервые. И понимала, почему весть о его приезде во дворец вызвала такой переполох среди обитательниц гарема.

Аманулла был неотразим: крепко сложенный, невысокого роста — всего на несколько дюймов выше самой Шекибы, — с большими темными глазами, крупным носом с едва заметной горбинкой, полными красиво очерченными губами. Широкие плечи и уверенная походка придавали ему взрослый вид, хотя Аманулла вряд ли был многим старше Шекибы. В его движениях сквозила природная грация и сила, смягченная спокойным выражением лица и добрым взглядом.

Словом, стоило ей заметить сына эмира, и та, кого звали Шекибом, таяла и превращалась в Шекибу.

Вначале, завидев Амануллу, она по привычке опускала голову и упиралась взглядом в пол. Но вскоре поняла, что роль мужчины позволяет ей беспрепятственно смотреть на других мужчин. Поэтому теперь Шекиба лишь поворачивалась «хорошей» стороной к Аманулле и во все глаза таращилась на него. Благо сын эмира не обращал