Внезапно он услышал испуганный возглас. Избоковой двери вышла полная женщина с усталым лицом, рядом с ней, каквопросительный знак, вышагивал высокий костлявый мужчина. За их спинамимелькнуло белое женское платье.

– Саша!.. Господи, вы в плену?

Александр дернулся, остановился. Сзади в спину уперлись дваштыка, но он игнорировал их, потрясенно всматривался в некогда прекрасное, нынепоблекшее лицо. Рядом с Кэт стоял барон Грессер, исхудавший и постаревший, сжелтым нездоровым лицом, сморщенным как печеная картошка ртом. Глаза егоблеснули радостью.

– Вы… в плену?

Из-за спины Кэт вышла самая прелестная девушка… или девочкалет двенадцати-четырнадцати, какую только Александр видел, а к этому времени онуже повидал мир. Сейчас даже губы пересохли, он не ожидал, что Господь Бог всостоянии создать такое совершенство. Очень юная, очаровательно нежная, онавстревоженно смотрела на него огромными, сказочно красивыми глазами.

Он не успел открыть рот, как она бросилась к нему, обхватилаза шею, горячо поцеловала. Штыки сразу перестали рвать ему мундир. Навернякадаже немцы не могли бы препятствовать такой девушке. А что говорить офранцузских кирасирах?

– Александр… – сказала она, обнимая его обеими рукамиза шею, – Александр Васильевич?

– Александр Дмитриевич, – поправил он. –Я знаю вас, прекрасное существо?

Она смотрела на него счастливыми и одновременно смущеннымиглазами. И только сейчас он заметил у нее на прелестной лебединой шееизумительный медальон, который сразу узнал. Рубины только подчеркивали цвет еегуб, а бриллианты блестели, как ее прекрасные глаза.

– Меня зовут Оля. Вы дважды… нет, трижды спасали меня!Дважды из рук разбойников, затем – от турок.

Александр пробормотал пораженно:

– Господи, как время летит…

– Не для вас, – возразила она. – Вы не изменилисьни на капельку! Наверное, у вас такая обветренная кожа, что ни одной морщинки…

Барон Грессер сказал сдавленным злым голосом:

– Оля, прекрати.

Она сделала вид, что не слышит, говорила торопливо,продолжая обнимать его за шею:

– Вы всегда были моим героем. Я собирала газеты, гдеписали о вас. Я многое знаю о вас…

– Прекрати, – прорычал Грессер.

А Кэт сказала настойчиво:

– Оля, ты ведешь себя непристойно.

Ее руки разомкнулись, пальцы в последнем прощании скользнулипо его груди. Он ощутил, как кончики пальцев задели волосы на его обнаженнойгруди, там словно обсыпало огненными искрами.

Барон ухватил дочь за плечи, но, прежде чем успел оттащитьее, внезапно подошел молодой французский офицер, схватил девушку за руку такгрубо, что она вскрикнула. В глазах блеснул гнев.

– Как вы смеете?

– Мы все смеем, – заявил он нагло. Его выпуклые глазауставились в ее лицо. – Это наш гарнизон, а это наш пленник!И общаться с ним запрещено.

Засядько рванулся, наткнулся грудью на штыки. Крикнулвзбешенно:

— Тварь! Я убью тебя.

Офицер пренебрежительно отмахнулся:

– Уведите монгола.

Барон Грессер и Кэт ухватили Олю, оттащили. Она оглядываласьна Засядько, в ее глазах были отчаяние и мольба. Он ощутил, как с боковуперлись штыки, отступил, пошел к дверям подвала. На пороге обернулся:

– Твое имя, трус?

Офицер побагровел, крикнул:

– Увести и держать без ужина! И скажите этому тунгусу, чтоя, благородный де Артаньяк из Гасконии, родственник королей, не унижусь доперебранки с каким-то башкиром!

– Артаньяк, – сказал Засядько страшным голосом, –завтра ты умрешь.

Он переступил порог подземной тюрьмы, но солнечный свет длянего померк раньше, чем переступил порог сырого и темного подвала. Он померк,когда от него оторвали этого удивительно солнечного ребенка.

В глазах кирасиров был откровенный восторг. Один сказалпотрясенно:

– Я даже не знал, что такие есть на свете!

– Да еще в дикой Германии, – хмыкнул второй пораженно.

– Она русская, – возразил первый.

– Не может быть, – запротестовал второй. – Русскиевсе должны быть вот такие…

Не выпуская ружья, он приложил пальцы к глазам, оттянул векив стороны и надул щеки, стараясь выпятить скулы.

Засядько засмеялся, спустился по сырым ступенькам. Сзадитяжело лязгнула дверь, загремели засовы.

«Сколько ей теперь? – подумал он невольно. –Выглядит взрослее, но ей не может быть больше чем двенадцать или дажеодиннадцать лет! Или все-таки может?»

Подвал был сырой, мрачный. Тяжелые каменные плиты порослимхом. В древности этот рыцарский замок был гнездом баронов-разбойников,сейчас же, в цивилизованные времена, людьми заняты только верхние поверхи, или,как теперь все чаще говорят, этажи.

Поверх каменного ложа был брошен матрас, набитый соломой.Засядько сразу лег, надо воспользоваться случаем и поспать, прошлые две ночипочти не сомкнул глаз…

Он провалился в сон сразу, глубокий и мощный, как могутспать только очень здоровые люди. Наверху ломал голову Мавильон, рядом бродилипризраки и потрясали цепями, завывали дурными голосами, вдали прогрохоталатяжелая пушка, но он спал без задних ног. Расслабившись, в глубоком сне, пальцыподрагивали… Правда, и во сне они касались того места на поясе, где осталисьпустые ножны.

Дверь заскрипела, лязгнул ключ. В ярком дверном проемевозникли три силуэта. Мгновенно проснувшись, он не сразу вычленил среди нихженский. Двое других были солдаты с примкнутыми штыками.

Женщина спустилась по ступенькам, и, когда вышла из бьющегов глаза солнечного света, Александр узнал тоненькую фигурку Оли. В ееруках был поднос с тарелками, накрытыми салфетками. Тесный каземат сразунаполнился запахом печеной птицы, ароматом трав, перца.

Она опустила поднос на единственный колченогий стол, ееясные глаза отыскали его изумленное лицо.

– Я знаю, мужчины любят есть жареное мясо.

– Много ты знаешь, – удивился Александр. – Кактебя пустили? Или это Мавильон послал?

– Нет, я сама тайком. Мавильон не знает, как и мои родители.А солдат я упросила. Французы все такие галантные, до смешного!

Он подвинул к себе поднос, сбросил салфетки. Дичь былаприготовлена на славу, жареная корочка лопалась от распирающего ее сочногомяса. Он разорвал ее пополам и, обжигаясь, начал с аппетитом есть,предоставив ей наблюдать с интересом. Ребенок, напомнил себе, любопытныйребенок. Герой из детских снов попал в плен, брошен в темный каземат. Как неприйти на помощь?