– Нет, – говорю я. – Я доктор Беатрис Беннет. В семидесятые годы в этом доме жила моя покойная мама. Я надеюсь найти жильцов, которые могли ее знать.

– Моя бабушка вполне могла. Она купила этот дом еще в шестидесятом, – сообщает мужчина.

К глазам немедленно подступают слезы. Может, виновато недосыпание. Или недоедание. А может, осознание того, что мама оказалась вовсе не такой, какой я ее считала. И вдруг сейчас выяснится, что я ничуть не приблизилась к тому, чтобы узнать ее судьбу и отвоевать свою привычную жизнь, потому что бабушка этого медика давно скончалась? Как бы то ни было, мне трудно сохранять самообладание.

– Извините, – говорю я и смахиваю с лица слезы. – Я только что узнала, что мама тогда была беременна. Я росла единственным ребенком в семье, но, может, у меня где-нибудь есть единоутробный брат или сестра, только непонятно, как их найти.

– А кто отец, вы не знаете? – спрашивает медик.

Я качаю головой.

– Если не ошибаюсь, в подвале есть несколько фотоальбомов, может, там и снимки жильцов попадаются, но я точно не знаю, – говорит он, поглядывая на часы. – Все равно будить бабушку с расспросами еще слишком рано.

Мои глаза раскрываются широко-широко, как будто мне больше никогда не удастся смежить веки.

– Погодите, так ваша бабушка жива? – вырывается у меня.

– Да, ее квартира прямо под моей. Я переехал сюда в прошлом году, чтобы помогать ей содержать дом в порядке. Она старенькая.

– Значит, я смогу с ней поговорить? – взволнованно уточняю я.

Он кивает.

– Если хотите, могу пока поискать для вас эти альбомы.

– Я была бы очень признательна.

– Заходите, – тепло приглашает медик. – Кстати, я Генри.

– Спасибо вам большое. Меня зовут Беатрис.

Он открывает входную дверь и ведет меня по лестнице в подвал. Там я вижу большой несгораемый шкаф, и Генри отпирает его ключом. Внутри выстроились стопками пара дюжин пыльных картонных коробок, подписанных черным маркером. Генри шарит по ним взглядом, пока не находит три, помеченные словом «Фото».

– Посмотрим, – говорит он, открывая первую коробку. Там множество семейных альбомов. – Много лет не видел этих снимков. – В следующей коробке тоже оказываются семейные фотоархивы. Он быстро перебирает их, смотрит на даты и откладывает в сторону. Потом предлагает: – Давайте попытаем счастья с последней коробкой.

Генри открывает ее, и сразу под крышкой мы видим толстый коричневый фотоальбом, старомодный, на трех кольцах. На обложке какая-то брюнетка гордо стоит перед домом, в подвале которого мы сейчас сидим.

– Вот это и есть бабушка, – показывает на нее Генри и открывает альбом. Внутри собраны фотографии дома на разных стадиях ремонта.

Генри лезет в коробку за очередным альбомом, раскрывает, и выясняется, что в нем фотографии жильцов, стоящих перед дверями своих квартир. Все снимки старательно снабжены фамилиями и датами, начиная с шестидесятых годов прошлого века.

– Ого, я и не знал, что они есть у бабушки. Думаю, вам захочется порыться в этой коробке. – Генри закрывает крышку. – Отнесу ее для вас наверх.

Следом за ним я поднимаюсь на три лестничных пролета. Он впускает меня в свою квартиру, ставит коробку с фотоальбомами на журнальный столик в гостиной, а потом говорит:

– Не сочтите за грубость, но я с ночной смены в больнице. Мне надо принять душ и переодеться.

– Еще раз спасибо, что тратите на меня время, – благодарю я.

– Беру пример с бабушки. Ее жильцы всегда были для нее как члены семьи. Располагайтесь на диване и смотрите.

Он выходит, а я вынимаю из коробки все альбомы и быстро пролистываю те, что относятся к шестидесятым годам. В четвертом альбоме начинаются фотографии людей, которые снимали тут жилье в 1973 году.

Я переворачиваю страницы, пока не добираюсь до 1974 года. Ищу маму и наконец вижу ее: молодую, улыбающуюся и с виду куда более беременную, чем во время беседы с доктором Сигелом. Тут она, наверное, месяце на седьмом-восьмом. Мама стоит перед дверью в квартиру, положив ладонь на верхнюю часть выступающего живота.

Рядом с ней мужчина, он обнимает ее за плечи. Тот же самый, фотографию с которым я видела на посвященной Лоре Пуатье странице выпускного ежегодника. Тот самый, который, по маминым словам, приходился ей троюродным племянником.

Под фотографией надпись: «Ирен Майер и будущая малютка Салли, 1974 год». Мама ждала дочку.

Возвращается Генри, на нем уже обычная одежда.

– Ну как, удачно? – спрашивает он.

– Я нашла маму! – показываю на снимок я. – Она беременна, с ней рядом мужчина, но ваша бабушка не написала его имя.

Генри смотрит на фотографию.

– Ого, так ваша мама – Ирен Майер?

Я растерянно моргаю.

– Откуда вы ее знаете?

– Бабушка много о ней рассказывала. А имя парня не написала, потому что он ей не нравился, – объясняет он.

– Ваша бабушка и о нем рассказывала? – Я тычу пальцем в мужчину на снимке.

– То и дело его упоминала. Он был единственной знаменитостью среди ее квартиросъемщиков.

Знаменитостью? Отец тайного ребенка моей мамы был известен?

– И кто же он? – спрашиваю я.

Генри берет с журнального столика номер «Нью-Йорк таймс» и передает мне. Передовица посвящена поискам Кристины, которые ведут братья Каделлы; статью иллюстрирует фотография самих братьев, Квентина и Уильяма-младшего, беседующих с репортерами.

– Боже мой! – выдыхаю я.

– Бабушка говорит, тогда его называли Билли, – добавляет Генри.

В горле вдруг пересыхает, и я едва могу выдавливать слова.

– Мама жила с Уильямом Каделлом, и у них был ребенок? – Поверить в такое невозможно.

– А вы не знали об их связи? – поднимает бровь мой собеседник.

«Она не та, кем вам кажется».

– Нет, – приходится признать мне. Я пытаюсь переварить внезапную новость.

– Хоть я и сказал, что будить бабушку слишком рано, но ради дочери Ирен Майер она не отказалась бы проснуться хоть среди ночи. Я знаю, тут и сомнений никаких нет.

* * *

Я стою рядом с Генри, а он стучит в дверь квартиры своей бабушки.

– Бабуля, это я! – кричит он.

Прислоняюсь к стене для устойчивости, голова у меня идет кругом.

Если у мамы были отношения с Уильямом Каделлом-младшим, как она могла после этого принять в число своих пациенток его кузину Марго? Этика практикующих психологов такое запрещает. Вероятно, мама все-таки не работала с Марго и они просто дружили.

И если Уильям Каделл-младший – отец Кристины, выходит, Салли приходится нам обеим сестрой? Почему Кристина ничего мне об этом не сказала? Может, тоже не знала?

– Бабуля, – продолжает стучать Генри, – со мной дочка Ирен Майер.

За дверью наконец появляются какие-то признаки жизни. Мы слышим шарканье