Она по-прежнему не сказала ничего такого, что сразу обращало бы на себя внимание. Ничего, что дало бы мне оружие против Каделлов или зацепку, как найти саму маму, если она жива.

– Ирен! – слышится голос женщины, которой нет в кадре.

– Похоже, вы нужны медсестре, – обращается к маме доктор Сигел. – Можем закончить разговор попозже или даже завтра.

– Ладно, – говорит мама.

Она отодвигает стул от стола и встает. И на долю секунды, перед тем как изображение пропадает, я вижу ее живот. Она беременна.

– Забыл, что она была в положении, – отмечает доктор Сигел, пока я с разинутым ртом таращусь на экран. – Вы об этом знали?

Я мотаю головой, потому что не способна произнести ни слова. Просто сижу в полном шоке и смотрю на мамин живот. Похоже, срок месяца четыре, а то и пять.

Мне вспоминаются слова Александра Валентайна о том, что мама была настроена на выздоровление серьезнее большинства других обитателей приюта. И теперь причина понятна: мама ждала ребенка. И старалась ради его здоровья.

Меня охватывает печаль – печаль, которая слишком хорошо мне знакома. Должно быть, мама не смогла доносить эту беременность. Она постаралась дать ребенку шанс на здоровое развитие, но опоздала. Вот почему она говорила Перл, что рада оставить в прошлом Нью-Йорк и всю его боль. И возможно, именно поэтому так старалась привлечь к ответственности Каделлов, когда свидетельствовала в Конгрессе. Они похитили у нее не только юность, но и нерожденного малыша.

– Думаю, именно это Каделлы так старались от меня скрыть, – наконец говорю я доктору Сигелу. – Не какие-то мамины слова, а тот факт, что она была беременна, но из-за их препаратов у нее случился выкидыш.

– Может быть, – тихо отзывается старик.

– Но с тех пор наверняка были и другие женщины, которые не смогли выносить детей на почве злоупотребления лекарствами «ТриКФармы». Почему тогда столько треволнений именно из-за мамы? А еще странно, почему она не упомянула беременность, когда давала показания в Капитолии. Если она хотела, чтобы Каделлы выглядели как можно хуже, почему не сказала тогда о выкидыше?

– Может, его и не было, – предполагает мой собеседник.

– Что?

– Может, она все-таки родила.

Мне никак не удается понять, о чем это он.

– Вы считаете, что у мамы был ребенок, которого она от всех скрыла и о котором ни словечка не сказала ни папе, ни мне? – переспрашиваю я.

– В больнице Белл я опрашивал большую группу зависимых. Многие из них в период употребления наркотиков совершали всякие поступки, которые потом старались не афишировать, – объясняет он.

Я убежденно качаю головой.

– Не может быть, чтобы она так долго скрывала от нас существование человеческого существа.

– А если она отдала ребенка на усыновление? – предполагает доктор Сигел.

– В таком случае Каделлам не должно быть никакого дела, если я о нем узнаю. Да и как понять, появился он вообще на свет или нет? Запись о рождении без фамилии не найти, а отец мне неизвестен.

– А поиск в Сети не поможет? – спрашивает хозяин дома.

Я встаю и говорю, показывая на письменный стол в углу кабинета:

– Можно воспользоваться вашим компьютером?

– Конечно. – И доктор Сигел идет его включить.

Я набираю в поиске: «Ирен Майер дети». Женщин с таким именем находится несколько, но в конце концов все сводится к нескольким старым зернистым фотоснимкам, где изображены мама, папа или я. Наверное, это папа когда-то выкладывал у себя в соцсетях. Нет ни намека на то, что у мамы мог быть еще один ребенок, ни даже на ее беременность до моего рождения.

Доктор Сигел возвращается к видеомагнитофону и вынимает оттуда кассету.

– Пусть она будет у вас, – говорит он и протягивает мне запись.

Я отрицательно мотаю головой.

– Думаю, безопаснее хранить ее тут. – Тут я вижу на кассете белую наклейку, где напечатан адрес: «Ховард-стрит, 234», и спрашиваю: – У вас там кабинет был?

– Нет, – отвечает он. – Возможно, там в то время жила ваша мама.

– Но после больницы она поселилась в реабилитационном центре. В университете дали мне его адрес.

– Возможно, Ирен не всегда там жила.

Я припоминаю, слова Клер, что мама покинула приют раньше Эстер. Вдруг она переселилась как раз на Ховард-стрит?

– Где эта улица? – спрашиваю я доктора Сигела.

– Неподалеку от Маленькой Италии, – сообщает мне он.

– Надо поехать туда. Поспрашиваю, вдруг кто-то знает, не прервалась ли ее беременность, и это, вероятно, поможет понять, почему Каделлы не хотят, чтобы я выяснила детали.

– Послушайте, – говорит доктор Сигел, – я на вашей стороне, но ведь прошло пятьдесят лет. Никого из тогдашних жильцов наверняка уже не найти.

Я пожимаю плечами:

– Вас-то я нашла.

Глава 50

Я сижу на крыльце дома из красновато-бурого камня по адресу Ховард-стрит, 234. Утро, четыре часа тридцать пять минут. Вокруг тихий жилой квартал, застроенный похожими зданиями. Тут не то что на улице у доктора Сигела, не побарабанишь и не позвонишь в двери: соседи мигом напишут в приложение о попытке вторжения в частные владения или вызовут полицию. А меня наверняка ищут, и одному богу известно, сколько народу агент Джейсон Филдс пустил к этому времени по моим следам.

У меня только один план: затаиться на пару часов, до восхода. Потом я попытаюсь позвонить в домофон, а может, смогу проскочить в дом, когда кто-нибудь выйдет из него, направляясь на работу.

Я закрываю глаза, тру пульсирующие виски. До сих пор не осмыслить всего, что я узнала про маму за последние сутки. Не верится, что до моего рождения она была опиоидной наркоманкой и ждала другого ребенка. И никогда не рассказывала об этом. Мама как будто создала свой новый образ и хотела, чтобы я видела ее именно такой. А может, это был ее способ защитить меня, удержать вне поля зрения Каделлов. Или всё вместе.

Воет, приближаясь, полицейская сирена, я немедленно вскакиваю на ноги и пытаюсь открыть дверь в парадную, но она заперта. В отчаянии я дергаю еще несколько дверей в домах по соседству, пока не нахожу одну, которую кто-то случайно не закрыл до конца, шмыгаю туда, и в тот же миг мимо проносится полицейский автомобиль.

Я выжидаю несколько минут, чтобы убедиться, что он был всего один и следом никто не едет, и выхожу, снова направляясь к двести тридцать четвертому дому. А когда собираюсь усесться на крыльцо, вижу, что ко мне идет мужчина в голубой медицинской форме.

– Вы живете в этом доме? – спрашиваю я у него.

– Что, опять проблемы с канализацией? – вопросом на вопрос