— Молодец, давно пора. Только о своем здоровье или еще очьем-то?

— Ну да, да! — она раздраженно поморщилась. — Угадали, на товы и следователь.

— Поздравляю. Кого ждешь и когда?

— В январе. А кого — понятия не имею. Кого Бог даст.

— Варюша, но ты знаешь, нервничать при беременности оченьвредно. Посмотри на себя, вся дерганая, злющая. Ты должна светиться изнутри, тыведь так хотела ребенка.

— Страшно, — прошептала она, — очень страшно, Илья Никитич.

— Что, рожать страшно?

— Перестаньте, — она махнула рукой, — рожать я совершенно небоюсь.

— Ну, а в чем дело?

— В том, что все разваливается. Наш общий друг стареет,причем катастрофически стареет. Я вам говорила, он стал сентиментальным. Таквот, на самом деле, у него что-то вроде старческого маразма. Рыдает, как дитя,бабушкам на улице милостыньку подает. В церковь стал ходить. Само по себе этони хорошо, ни плохо. Это его личное дело. Но стая чувствует, как слабеет вожак,и готовится его загрызть.

— А тебе жалко? — Будете издеваться, ничего не расскажу, —процедила она сквозь зубы. — С чего ты взяла, что я издеваюсь? — искреннеудивился Илья Никитич. — Почему бы тебе его не пожалеть? Все-таки старый,глубоко несчастный человек. Несмотря ни на что.

— Ладно вам. Они не люди, сами знаете.

— Нет, — Бородин покачал головой, — люди. И если ты будешьтак к ним относиться, пропадешь. Они очень чувствуют, как к ним относятся.Впрочем, это твое личное дело. Скажи, пожалуйста, там есть реальный преемник?

— Штук пять, не меньше, — Варя криво усмехнулась, — одиндругого краше.

— Ну, тогда не так уж все страшно. Есть шанс, что ониперегрызут друг другу глотки. Да и вообще, Варюша, тебя это не касается.

— Перестаньте. Не надо меня утешать. Вы отлично знаете, чтокасается, еще как. Если старика сожрут, моему Мальцеву конец. И мне тоже.Старик с нас пылинки сдувает, ко мне даже привязался по-своему. А новыеотморозки просто хапнут коллекцию, и привет.

— Они знают о коллекции? — тихо спросил Бородин. — Что, всепятеро?

Варя подкинула бусы на ладони, поймала, несколько секунд,прищурившись, разглядывала камни, наконец прошептала:

— На самом деле реально опасен всего один, остальные так,семечки. Вот он, этот один, знает. И, разумеется, именно ему старик доверяеткак самому себе.

— Ну, так чаще всего и бывает, — задумчиво протянул Бородини, помолчав, небрежно спросил:

— Тебе что-нибудь говорит такое название: ЗАО «Галатея»?

Варя побледнела, рука с чашкой дрогнула, горячий чайпролился на кожу, она только чуть поморщилась, хотя это был кипяток, осторожнопоставила чашку и поднесла руку ко рту.

— Да. Есть такая фирма. Покупка и продажа антиквариата. Все.Больше мне ничего не известно. И вообще, хватит об этом. О детских домах яузнаю все, что смогу, — она приподнялась, поискала глазами официанта, махнуларукой и, когда он подошел, попросила счет. Бородин попытался сунуть ей двестирублей, но она не взяла.

Гроза кончилась. Небо расчистилось, с деревьев капало,черный мокрый асфальт сверкал на солнце.

— Вас подвезти? — спросила Варя. — Спасибо, я лучшепешочком. Воздух такой замечательный. Тебе, кстати, надо гулять как можнобольше.

— Ага, буду гулять.

Дверца захлопнулась, белый новенький «Фольксваген» рванул поулице, превышая скорость.

Коля Телечкин переходил широкую площадь, когда упали первыекапли дождя. Он направлялся к метро, чтобы поговорить с бомжами, которыеобитали у крытого рынка. Если предположить, что Рюрик сказал правду, егоприятели могут знать, где он шлялся ночью.

«Зачем мертвому бомжу алиби? — пискнул в голове лейтенантаехидный голосок. — Успокойся, Телечкин, не лезь, куда не просят, о женеподумай, о будущем ребенке, о маме с бабушкой».

Небо над головой затряслось, ударил гром, сразу у несколькихприпаркованных машин включилась сигнализация. Визг, вой, громовые раскатызаглушили тихий внутренний голосок. Ливень рухнул сплошной стеной, лейтенантедва успел добежать до метро. В вестибюль набилось много народу, откуда-то изугла несло знакомой вонью, и Телечкин сквозь толпу стал потихонькупротискиваться к бомжам.

Их было всего двое. Старик в драном тельнике и засаленныхветхих галифе мирно спал на газетке. Рядом примостилась нестарая, но сильнопотасканная женщина, почти лысая, с красным испитым лицом. Она сидела,уставившись опухшими бесцветными глазами в одну точку, и едва заметнопокачивалась.

Лейтенант был в форме, женщина сжалась в комок, закрылаголову руками и тихо запричитала:

— Не тронь, начальник, слышь, не тронь, а?

— Никто вас трогать не собирается, — успокоил ее Телечкин, —Рюрика и Симку знаете?

— А чего? — подал голос старик. Оказывается, он не спал, новставать не собирался, просто приподнялся на локте.

— Знаете или нет?

— Ну, предположим, — рыгнув, важно ответил старик. — Когда впоследний раз видели? — Ну, а че случилось-то? «Не знают еще, — решил Телечкин,— так даже лучше».

— Позапрошлой ночью кто-то машину мою раздел. Один мужиквроде видел, как Рюрик крутился поблизости. Я хочу сам с ним разобраться. Пустьотдаст по-хорошему все, что снял, я его отпущу, никакого дела заводить не буду.

— Ну, так ты чего, не знаешь, где он живет? Сходил бы к немуи разобрался, — резонно заметила женщина.

— Да я не уверен, он или не он, — задумчиво произнесТелечкин, — по описанию, вроде Рюрик, однако было темновато, тот мужик могвполне ошибиться. Вы когда в последний раз видели Рюрика?

— Не он! — вдруг уверенно произнес старик, сел, стал теретьвоспаленные глаза. — А какая тачка у тебя?

— «Жигуль», шестерочка, — гордо соврал Телечкин. Никакоймашины у него не было.

— Рюрик ни за что ментовскую тачку трогать не станет, онвообще таких вещей не практикует, в натуре, — затараторила женщина, — он кичибольше смерти боится, чтобы он на ментовскую тачку позарился — никогда, сукойбуду.

— Погоди, — перебил ее Телечкин и обратился к старику:

— Ты сказал, точно знаешь, что не он. Почему?

— Позапрошлой ночью машину раздели? — старик прищурился. — Своскресенья на понедельник? Часа в три? — Да.