наверное, для начала мне бы нужно узнать, с чем связана эта традиция.

Тут Сыч немножко хитрил. Он по контексту разговора понял, что традициям надо уделить внимание.

— Да не знают они, — пожал плечами Мопс. — Все их предки так делали. Постарел дед, услышал голоса в голове, да и пошел. Духи его зовут, пора.

— Боюсь, им придется выбирать. Или православие, или языческие традиции, — покачал головой Сыч. — Но давить на них не буду.

— А если они откажутся, то попадут в ад?

— Ну, все немножко сложнее, но для простоты скажем, что да.

— А если примут христианство и будут продолжать эту традицию суицидов, то тоже попадут в ад?

— Есть определенные правила… — Сыч развел руками, поняв, что его ведут в тупик и он ничего не может поделать.

— Ладно, допустим. Они принимают христианство, и старики больше не уходят из деревни. Все молодцы. Через пару лет вы проезжаете мимо этого поселения и решаете проверить, как у них дела…

— Ну, там же все равно должен быть кто-то. Хотя бы какой-то священник. Нельзя же просто обратить людей и бросить, — логично парировал Сыч.

— Послушайте, ну это в каком-то идеальном мире на каждую деревню можно священника назначить. Особенно на Дальнем Востоке.

Сыч вынужден был согласиться. В этот момент Сержант доел кашу и положил ложку на поднос. Все притихли и уставились на нее. Она лежала не ровно вдоль борта подноса, а по диагонали. Градусов под тридцать. Сержант осмотрел нас с ироничной ухмылкой.

— Ну я же не совсем больной, — пояснил он.

Все кивнули. Мопс продолжил:

— Итак, вы возвращаетесь в поселение, чтобы проверить, как там дела у новообращенных в православие чукчей, и… обнаруживаете, что поселения больше нет.

— А что с ним стало? — спросил Сыч.

— Это вы мне скажите, — улыбнулся Мопс.

Я мысленно одарил его аплодисментами. Какое коварство, надо же.

— Дисбаланс потребления и производства, — ответил вместо Сыча Сержант. — Старики — это лишние рты. Они едят, но не добывают. Раньше эта проблема решалась традицией самоубийств, а теперь нет. Думаю, поселение частично вымерло, частично переехало к родным из других общин.

— Именно, — подтвердил Мопс, глядя на Сыча. — Народы Крайнего Севера можно разделить на два вида. Кочевые, занимающиеся разведением оленей, и оседлые — охотники на китов. А киты не круглый год плещутся у берегов. Они мигрируют. Чтобы питаться круглый год, им нужно делать запасы еды. Так вот, из-за того, что количество ртов выросло, а улов — нет, еды не хватило. Новообращенные верующие отправились в рай, по большей части. Внимание, второй вопрос: а куда попадет проповедник, уничтоживший целое племя?

— Если бы меня отправили на Север, я бы подготовился, — возразил Сыч. — Я бы знал культурный контекст и особенности местного уклада.

— И разрешили бы им совершать самоубийства? — усмехнулся Мопс. — Или не разрешили бы им принимать православие?

— Скорее второе…

— То есть вы бы поехали на Север, рассказали бы чукчам о православии, но запретили бы им становиться христианами? Так, может, и ехать никуда не надо?

— В данном случае, может, и не надо… Но это очень частный случай.

— А с папуасами? Вы уверены, что хорошо понимаете культурный контекст этого народа? Причины, сформировавшие их традиции, особенности региона? Положа руку на сердце, вы понимаете хотя бы российские традиции?

Сыч промолчал. Мопс его переиграл вчистую. Но не совсем красиво. Он все-таки давил возрастом и относительным авторитетом.

— Если бы я был проповедником, то счел бы такой размен приемлемым.

Теперь все присутствующие уставились на меня.

— Что вы имеете в виду? — уточнил Мопс.

— На все воля Божья, Господь прибрал к рукам чукчей — ну, значит, так и задумано. А мне и в ад не жалко, если благодаря мне целое племя отправилось в рай.

— Надеюсь, что вы не станете проповедником, — усмехнулся Мопс.

Сыч же смотрел на меня со смесью ужаса и интереса. Сержант пожал плечами и заметил:

— Ну и какая вообще тогда разница, примут они христианство или нет? Вариантов три: они остаются язычниками и попадают в ад; они становятся христианами и продолжают практиковать самоубийства — тоже попадают в ад или все племя фанатично отрицает обычай, продиктованный вполне конкретными условиями, и поэтому вымирает. То есть, по сути, совершает массовое самоубийство. Так и так всем в ад, разве нет? Либо им надо собраться и переехать в климатическую зону, позволяющую заниматься земледелием.

— Ну вот, то есть сменить культуру и регион, — согласился Мопс. — Потому что этот Бог, видите ли, работает только в определенных широтах. Чукчи вне зоны действия сети, так сказать. А история, кстати, реальная.

Сыч, судя по всему, чувствовал себя не в своей тарелке. Он, кажется, хотел что-то возразить или даже поругаться, но не стал. Поковырялся в тарелке, буркнул что-то и ушел с подносом. Мы проводили его взглядами.

— Ну и зачем? — спросил Сержант.

— Верующий дурак — это обезьяна с гранатой, — пояснил Мопс.

— А вы сапер? — поинтересовался я.

— Да просто настроение такое, — отмахнулся он. — Да и что вы хотите от психа? Я же сумасшедший, мне можно.

На этом завтрак закончился. Мы встали из-за стола и пошли сдавать посуду. Я задумался о трансформации Мопса в овчарку и не заметил Тощего. Он, ничуть не задумавшись, практически машинально ударил по моему подносу снизу. Поднос перевернулся, все посыпалось, зазвенело. Все окружающие получили порцию шрапнели из каши. В столовой повисла тишина. Я посмотрел на Тощего. Он ответил мне глупой улыбкой и пробубнил себе под нос:

— Давай-давай! Попиздимся давай! Дурак! Давай-давай!

Мне вдруг стало понятно, что он совсем нездоров. Он не понимает, что происходит. Может быть, он даже не знает, что драка