они возвышались до описаний в звуке целых батальных эпизодов или сложных сцен — вроде семейства, которое оплакивает стенающего на одре больного, затем излечённого ко всеобщей радости. То и дело, однако, Кунау начинает сомневаться в безусловности и общепонятности всех этих музыкальных обозначений. Что, если они живут лишь в воображении публики, в её готовности услышать тут или там водопад, нападение врага или выздоровление от недуга? Что, если музыка бессильна в отсутствие деятельного внимания слушателя? — вопросы, волновавшие не одно поколение композиторов и продолжающие сегодня занимать тех, кто стремится осмыслить свои реакции на музыку. Именно эксперимент с восприятием, попытку исследовать потенциал клавирной изобразительности предлагает в своих сонатах Кунау. Поэтому подзаголовок этого сборника — «Музыкальное представление некоторых библейских историй в шести сонатах».

Многостраничным вступлением не ограничивается присутствие слова в этой работе. Каждая из сонат иллюстрирует отдельный сюжет Ветхого Завета: их названия — «Битва Давида и Голиафа», «Давид исцеляет больного Саула музыкой», «Женитьба Иакова», «Смертельная болезнь и исцеление Езекии»394, «Гедеон — спаситель Израиля», а также «Смерть и погребение Иакова». Каждой из шести предпослано введение (по-немецки), в котором пересказывается соответствующий сюжет; в свою очередь, части всех сонат тоже озаглавлены (на этот раз по-итальянски), чтобы было понятно, что «происходит» в каждый конкретный момент. Открыв ноты, исполнитель, разумеется, обратит внимание на эти тексты и прочитает их; во время игры музыка для него уже будет функционировать в их смысловом поле. А вот нужно ли вводить в курс программы публику? Один из легендарных деятелей исторически информированного исполнительства, голландский клавесинист Густав Леонхардт считал, что да: его запись «Библейских историй» 1970 г. может застать неподготовленного слушателя врасплох. В течение первых пяти минут сдержанно, без лишней театральности Леонхардт читает по-немецки вступительный текст Кунау, а затем его тихий голос, произносящий названия каждой из частей, всякий раз наложен прямо на первые такты музыки. На этой пластинке часть сонат он играет на органе, другие — на клавесине. В 1996 г. британский специалист по барокко Джон Батт помимо этих инструментов задействовал для своей записи «Библейских историй» ещё один — деликатно и матово звучащий клавикорд. Сам Кунау, вероятнее всего, представлял сонаты сыгранными на клавесине (это очевидно по некоторым обозначениям, к которым он прибегает). За восемь лет до «Библейских историй», когда он опубликовал свою первую работу в сонатном жанре, в аннотации к ней он превозносил клавесин как лучший инструмент на свете. В то же время большинство клавишных в эпоху барокко были сравнительно взаимозаменяемы. Так, издание сонат 1710 г. сообщает, что их можно сыграть «…на органе, чембало или других подобных инструментах»395.

Одна из частей сонаты №5 на клавикорде в исполнении Джона Батта

По форме сонаты представляют собой маленькие циклы разнохарактерных пьес. Их порядок одновременно следует логике ветхозаветных сюжетов и отыгрывает характерные для барокко комбинации жанров: слух легко узнаёт свободную прелюдию, за которой, как и положено, следует строгая фуга, а также другие любимые эпохой разновидности пьес — токкату396 или хитроумно спрятанный в прелюдии протестантский хорал397. В рецензии на одну из записей сонат знаменитый американский музыковед Ричард Тарускин пишет: «Сыгранные с должной невозмутимостью, эти конструкции из крошечных хоральных прелюдий, фуг, токкат и речитативов без слов почему-то производят одновременно комическое и трогательное впечатление»[217].

Именно таким — смешным, почти нелепым — кажется в начале шестой главы Книги Судей Гедеон, герой предпоследней сонаты в цикле Кунау, будущий спаситель Израиля и один из великих вождей. Глава эта повествует о том, как евреи забыли истинного Бога, начав поклоняться Ваалу, за что были на целых семь лет отданы в порабощение соседям — мадианитянам-язычникам. Те портили жилища и посевы израильтян, отбирали их скот и заставили несчастных искать убежища в горах. Гедеон — юный мальчик, по собственному признанию принадлежавший самому ничтожному роду в своём колене, к тому же младший в семье, — никак не предполагал, что станет героем: в начале главы он обмолачивает пшеницу, когда перед ним является ангел. Получив пророчество о том, что ему суждено быть избавителем своего народа, Гедеон не верит, теряется, поспешно приносит жертву из мяса с бульоном и лепёшек, трогательно прося ангела подождать, пока он готовит всё это. Он пугается, увидев, как пища вспыхивает и исчезает, ведь настоящего ангела лицом к лицу увидишь разве что перед смертью. Весь последующий рассказ о том, как Гедеон разрушает жертвенник Ваала в доме своей семьи (ночью, потому что боится отцовского гнева), как несколько раз испытывает Бога, чтобы убедиться, что он не обманывается (загадывая, как делают дети на исход контрольной по дороге в школу: если роса выпадет, а расстеленная на земле шкура останется сухой, тогда всё правда), — всё это подчёркивает, что избранник Бога совсем не был суперменом. Затем рассказ кажется ещё более абсурдным: война начинается с того, что Гедеон собирает еврейские племена, трубя в рог, а потом распускает две трети войска, прося разойтись по домам тех, кто испытывает страх. Из оставшихся 10 000 человек он берёт с собой только 300 воинов. Как несложно догадаться, избраны они не потому, что сильны или искусны в ведении боя. Это те люди, что «правильно» пили из ручья; не встали на колени, как сделало бы большинство, но наклонялись и лакали, словно животные, — знак, указанный Гедеону Богом. Так перед началом похода от 30-тысячной армии остаются три сотни человек. С точки зрения обычного здравого смысла это может показаться безумием; в логике Ветхого Завета, напротив, всё это снова и снова указывает читателю на то, как малозначительны человеческие силы — скромные, равно как и большие — перед могуществом и волей Бога. Так же, как и во времена Иисуса Навина, войну с язычниками ведут вовсе не люди.

Соната №5, «Гедеон — спаситель Израиля»

«Гедеон — спаситель Израиля» — соната, состоящая из семи микроскопических частей. В первых двух Гедеон сомневается и робеет (забавная маленькая прелюдия, бесконечно маневрирующая между тональностями с постоянными колебаниями между мажором и минором), а потом и вовсе падает духом, размышляя о полчищах мадианитян. Эта часть озаглавлена «Его страх при виде огромного множества врагов» и длится порядка 40 секунд. Особенно хороша она при исполнении на органе, где ноты тянутся, а не затухают, как на клавесине398: Кунау напластовывает друг на друга несколько конфликтующих звуков так, что получается тягостное для слуха диссонантное пятно, а затем звучит пример «бессловесного речитатива», о котором пишет Тарускин: чрезвычайно достоверно имитируя декламацию убитого отчаянием оперного героя, Кунау вместе с тем обходится