— Бляха-муха. Пол Клиффорд. Но почему он так?

— Я не знаю. Я его спросил, почему он так со мной, а он ничего не сказал. И убежал.

С минуту пацаненок молчал. У него потекло из носа в рот, и он отерся рукавом. Что-то тихонько пробубнил.

— Что?

— Я ей не нужен, Чарли.

— Кому?

— Маме. Она не хочет меня видеть. Забыла про меня. А я с самого рождения сюда добирался.

Ну вот что тут скажешь? Чарли положил руку пацаненку на спину и погладил по кругу. Спина ходила ходуном — пацаненок судорожно заглатывал воздух. Ничего, подумал Чарли. Давай, дыши. Ты, главное, дыши. Дыши за всех нас. Тут тебе много придется наверстывать.

Все его братские чувства были заперты где-то в чулане, а теперь дверь распахнулась, чувства выскочили наружу и теперь носились туда-сюда как угорелые.

Чарли посмотрел на пацаненка. Мелкий сопливый белый пацаненок — его брат и не его брат. Переварить это невозможно. Чарли даже пытаться не стал.

— Томми?

Дениз услышала, как ее собственные губы сложили это имя. Оно странно легло на язык и странно отдалось в ушах, будто Дениз его только примеривала, будто никогда в жизни его не произносила.

Она стояла под дубом и слушала, и во тьме сознание кружилось, и уцепиться было не за что; не за что цепляться, лишь за эти два голоса, что переговаривались в точности как ее мальчики на этой шаткой развалюхе, где они когда-то прятались. Двое ее сыновей, как же их не узнать, да только это не они. Дениз слышала и не слышала.

Надо что-то сделать, но она не знала что и не знала уже, где тут правда, а где нет, а потом она услышала голос — собственный голос, — который сказал:

— Томми?

Не хотела смотреть. Не хотела видеть. Наверху сидит не Томми. Дениз знала, что это не Томми. Она слышала и не слышала. Томми умер, а это другой мальчик.

Но она все равно ухватилась за деревянную ступеньку, вбитую в древесную кору, и долезла до самого люка, и втиснула в него свое длинное тело.

Мальчик не походил на ее сына. Маленький белый мальчик, даже в ночи волосы золотые, как с картинки из каталога универмага «Дж. К. Пенни». Ничего общего с ее милым мальчиком, у которого светло-коричневая кожа, что будто светится изнутри, и улыбка, от которой напополам разбивается сердце. Ничего общего с ее потерянным сыном.

На деревянной платформе сидел другой ребенок, и Чарли гладил его по спине.

Этот ребенок поднял глаза на Дениз. Весь исцарапанный, на щеке грязь, и кровь, и слезы, будто он выполз из самых недр ада.

— Ой, деточка. — Дениз потянулась к нему, и он вскочил, и бросился к ней, и всем телом прижался так крепко, что она ахнула и привалилась к стволу, и ей в хребет вдавилась кора, шершавая, твердая и настоящая.

Дениз не знала, есть ли где-то внутри этого мальчика ее Томми. Не понимала, как это может быть. Вполне вероятно, что в смятении она честно ошибается, выдает отчаянную мечту за действительность. Но она узнала его по глазам — у нее были такие же глаза: он — один из потерянных, он — один из ее детей.

Пол проснулся. Вокруг темно. Его как будто вычистили изнутри. Чист. Отрубился, видимо. Он лежал навзничь на сосновой хвое и смотрел сквозь деревья в ночное небо. Ночь ясная. На него смотрели звезды. И их был целый рой. Звезды Полу всегда нравились. Не давили на него, не судили. Просто смотрели. Да ерунда все это — вот что говорили звезды. Что бы там ни было — всё ерунда.

Шевелиться неохота. Хрен знает, что с ним будет, если отвести взгляд от неба.

Люди идут. Кто-то ломится через кусты. Темноту прорезают фонарики. Люди идут по лесу. Как в кино, только в кино были бы собаки. В кино Пол бежал бы, тяжело дыша. А Пол не бежит. Лежит себе спокойненько лицом в небо.

— Это что там?

— Я вроде что-то вижу!

Человечьи голоса и истошный игрушечный визг из раций.

— Тут что-то есть.

Никакое не «что-то», подумал Пол. Кто-то.

Надо бы, наверное, побежать. Уже пора. Малец как-то умудрился прознать, и рассказал им, и теперь за Полом пришли. Но тело только глубже врастало в сосновую хвою и землю.

Пол вспоминал тот день. 14 июня. И понимал, что так оттуда и не ушел, так и жил в этом дне, слушал крики мальчика со дна колодца.

Началось все с кота.

Пол замечал этого кота пару месяцев как минимум — черно-белое тощее тело, элемент пейзажа, как травяной газон цвета дерьма, или кукурузное поле за газоном, или серый забор, разделявший участки Клиффордов и Макклюров; по забору этот самый кот и шастал каждый божий день. Пол бездумно наблюдал за котом, собираясь в школу, — как кот идет по забору, осторожно переступая лапами, точно у кота грандиозный план и кот осуществляет этот план шаг за шагом, и Пол завидовал шелудивому коту, потому что кот гуляет, где ему вздумается.

Потом как-то раз Пол стоял во дворе, теннисным мячиком кидался в стену сарая, а кот, проходя по забору, на Пола посмотрел. Пол это почувствовал всем телом — как прямо на него посмотрел кот. В последнее время на Пола никто так не смотрел. Вот так, прямо в глаза. Человек-невидимка — вот как Пол себя порою чувствовал. Школа для старших классов была втрое больше, чем для средних, да и кто станет обращать внимание на девятиклассника — подумаешь, школота, — а друзей у Пола не было с тех пор, как родители продали хороший дом и переехали на другой конец города в эту съемную дыру. Все друзья Пола ходили в другую школу. К Полу никто не цеплялся, но после уроков он чаще всего оставался один — делал домашку, играл в видеоигры, часами кидался мячиком в стену сарая.

На следующий день он снова вышел покидать мячик, а кот сидел на заборе, и Пол вынес ему молока в миске, и кот мигом подошел и все вылакал.

И то же самое было завтра, и послезавтра, а потом кот явился, едва завидев, как Пол заходит в дом через заднюю дверь, будто это теперь стал личный кот Пола. Как-то раз Пол вышел, а кот об него потерся. Пол почувствовал, как кот прижался к его ноге. Мех у кота свалялся, Пол побаивался его трогать. Вдруг у него блохи? И кот издавал звуки. Мурлыкал. И вибрация от голени поднялась по всему телу. Аж загудело всё.

В ту субботу Пол проснулся поздно, увидел кота на дворе, а когда налил молока в миску, услышал крик:

— Ты что делаешь?

На Пола в упор смотрел отец. Сидел в гостиной — в одной руке ботинок, лицо красное.

Пол так испугался, что рука дрогнула, молоко выплеснулось из миски, растеклось по столу и закапало на линолеум, где получился молочный прудик.

— Я с тобой разговариваю — ты что делаешь?

Пол поднял голову. Знакомая картина. Мамка читает на диване, младший брат на полу перед теликом раскладывает бейсбольные карточки, а отец в кресле смотрит новости — только вот новости он не смотрит. Смотрит он по-прежнему на Пола.